Только зачем? Все обессмыслилось как-то. Старая жизнь, наполненная до краев, вдруг оборвалась и отошла, а новой пока не вижу”.
И — последняя цитата, из того же мартовского дня: “Федька Абрамов прислал телегр<амму>, что снимает свои рассказы, если не пойдут „Деревянные кони”. Номер немедленно переверстывают и вставляют „Коней”, которых мы (о горе!) не решались напечатать. Как видно, „дирекция не останавливается перед расходами”, и Косолапова (нового главреда. — П. К. ) заверили, что он может на первых порах печатать все, что захочет”.
Знать бы тогда, как повернется история, которую еще застанут и в которой достойно поучаствуют и Сергей Павлович Залыгин, и Владимир Яковлевич Лакшин…
Через дневник прорисовываются и отдельные — из эпизодов-черточек — портреты действующих лиц того периода. Меня как-то особенно неприятно поразил Федин: вот, говорят, все может сгореть в человеке, причем добровольно, мягко так.
Что же до комментариев к дневнику, то скажу, верно, “от имени многих”. Как жаль, что так называемые “службы проверки” (сегодняшний “Новый мир” в этом смысле, кажется, — счастливое исключение) исчезли напрочь. Наверное, профессия техреда теперь достояние лишь подобных дневников. Очень жаль. Что же до проверок, тогда, глядишь, и “режиссер Театра на Таганке” был бы “Петровичем”, а не “Михайловичем”. И Кони звали бы “А. Ф.”, а не наоборот.
Стивен Ловелл. Зачем нужна литература? Перевод с английского Д. Протопоповой. — “Вопросы литературы”, 2003, № 3, май — июнь.
С помощью тридцатилетнего преподавателя кафедры истории Королевского колледжа Лондонского университета (King’s College), специалиста по русской литературе и истории дачи (дачи, дачи; фазенды. — П. К. ) редакция “полупродолжает” неудавшуюся полемику (неудавшуюся, потому что считает, что с ней не полемизировали, а “ответили идеологической бранью”. — П. К. ) с “Новым литературным обозрением”, которое напало на “Вопросы литературы” после статьи И. Шайтанова (“Вопросы литературы”, 2002, № 2), в свою очередь и в свое время “ позволившего себе не согласиться с „ НЛО ”” (курсив “Вопросы литературы”. — П. К. ). Уф. Речь шла, собственно, о методах научного исследования, о “новых истористах” (см. “Новое литературное обозрение”, 2001, № 4).
Дело давнее, глядишь, англичанин и примирит их, он так и оговаривается, мол, хоть Шайтанова я и цитирую, а в полемику не вступаю, но достоинства “нового историзма” ценю все-таки не особенно. “Ибо этот подход отмечен двойной претензией: на то, чтобы доставить удовольствие от оригинального прочтения ограниченного числа любопытных текстов и в то же время поразить блеском и свободой щироковещательно-произвольного культурологического комментария. Что же касается „НЛО”, то в целом я ценю этот журнал высоко, поскольку в нем оригинальные исследования перевешивают неосторожные теоретические программы”. Дипломатично, но, боюсь, не примирит.
Следом идет еще одно исследование Ловелла “Дачный текст в русской культуре XIX века”. Маленькая диссертация, с “погружением”.
В. Д. Оскоцкий. Катынь — имя нарицательное. — “Вопросы истории”, 2003, № 6.
“Свой изначальный импульс катынский синдром получил задолго до Катыни”.
Подробный портрет фундаментальной работы И. С. Яжборовской, А. Ю. Яблокова и В. С. Парсадановой “Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях” (М., 2001).
Евгений Рейн. Поэзия и “вещный” мир. — “Вопросы литературы”, 2003, № 3, май — июнь.
От Державина и Пушкина — через акмеистов и символистов — к Бродскому, естественно. С опорой на Мандельштама.
“Использование предметного мира, пейзажного мира должно быть остановлено на некой грани многозначно-логического употребления вещей. Поэт всегда должен иметь в виду эту Психею вещи, но не в символическом смысле, когда роза — это не только роза, но и мистическая роза как небесный знак, а в более разнообразном, художественном смысле этого слова. Надо все время помнить, что мы оперируем душевной частью нашего словаря, Психеей, и она, сочетаясь с Логосом по мере создания текста, создает сверхтекст, который и является окончательной задачей стихотворения”.