После его возвращения в Германию разгромленная Россия, как ни странно, выиграла войну, освободила всю Европу от Наполеона и заняла Париж. Это обстоятельство помутило рассудок несчастного Смида, наблюдавшего пожар Москвы и апокалиптический исход русских. Он внушил себе, что своими сверхъестественными победами император Александр обязан именно ему, и рассказывал всем, кто соглашался его слушать, о своем воображаемом участии в судьбах Европы: ссоре с Наполеоном, знакомстве с Александром, разработке военных планов с Кутузовым, бомбардировке французской армии и проч.
Очевидно, поначалу эти выдумки служили утешением его самолюбию, столько раз уязвленному властителями как с той, так и с другой стороны. Ведь по окончании кампании 1812 года артиллерийская комиссия в Петербурге прямо назвала его опыты нелепостью, если не мошенничеством. Но со временем доктор Смид, кажется, сам уверовал в свои бредни и даже перестал откликаться на свое настоящее имя — Шлеппиг.
Под старость он стал настоящей достопримечательностью города и любимцем всего приюта. Ему разрешали заниматься учеными опытами, если они не были связаны со взрывчатыми веществами, и позволяли гулять где вздумается. Обычно он приходил в кафе на бульваре и пил свой кофе, горделиво поглядывая по сторонам, пока к нему не обращался кто-нибудь из туристов.
Тогда он рассказывал любопытствующим о том, как охотился в Сибири с императором Александром, как страшный граф Аракчеев водил его в свой гарем и как Наполеон умолял увезти его на шаре с острова св. Елены, но получил отказ во имя мира, а не из мести. Казалось, этот доктор Смид не замечал, что собеседник еле сдерживается, чтобы не рассмеяться ему в лицо, и в конце своего рассказа он каждый раз доставал из кармашка часы, которые якобы подарил ему царь, извинялся и говорил, что вынужден откланяться, поскольку ждет срочной депеши из Петербурга.
После начала Восточной войны одряхлевшему Шлеппигу-Смиду пришел в голову новый идефикс. Кажется, он не совсем понимал, чем новый Наполеон отличается от прежнего, и сильно обеспокоился тем, что проклятый корсиканец опять завоюет весь мир, а заодно покарает его за измену.
Смид стал заваливать российское посольство проектами изобретений, которые должны были, как в прошлый раз, спасти Россию от нашествия, а изобретателя от расстрела. Теперь он предлагал императору Николаю вооружить российскую армию зажигательными снарядами новой конструкции, наполненными особым горючим веществом сильного действия.
Ракеты с горючим веществом устанавливались в ряд на наклонной пусковой установке наподобие стиральной доски на колесах и выпускались по противнику залпом. Действие ракет было бы настолько губительным, что они бы выжгли местность на десятки квадратных миль вместе с живой силой противника, запасами, животными и растениями. После первого залпа достаточно было передвинуть установки и сделать еще один залп для истребления следующего квадрата и так далее. При таком ведении войны все военное искусство прошлого автоматически лишалось смысла. Царь мог со спокойной совестью распустить свою многочисленную пехоту и оставить лишь небольшие отряды легкой кавалерии для защиты флангов и рекогносцировок.
Позднее этот вид оружия можно было установить и на кораблях, поскольку взрывчатка Шлеппига горела в воде.
Естественно, что русский посланник запретил пускать к себе сумасшедшего старика. И после того, как Шлеппига в очередной раз выпроводили из приемной, его болезнь обострилась, приняв опасный оборот. У него развилась мозговая горячка.
Однажды Шлеппиг услышал во дворе сумасшедшего дома ржание лошадей и грохот подъезжающих карет. В его палату зашел служитель и объявил, что с ним желает встретиться император России Николай I. Следом зашел и сам царь — точно такой важный, высокий и статный, как его изображали на картинах.
Русский царь сказал Шлеппигу, что слышал о нем лестные отзывы от своего старшего брата, и спросил, что он хотел сообщить российскому правительству. В страшном волнении Шлеппиг изложил Николаю свой проект и умолял как можно быстрее приступить к его исполнению. Россия, насколько ему известно, сильно отступала в вооружении от своих противниц, и ей нипочем не выиграть войны обычными методами. Царь на минуту задумался, теребя свои усы.