Михаил Бутов. Цена. Рассказ. — “Знамя”, 2005, № 7.
После навязанного разговора на лестнице (гости, перекур) о современности (война, терроризм) главный герой неожиданно садится набирать на компьютере то, что он мог бы, да не сумел высказать в споре. Вынашиваются, кажется, верные мысли… То ли отослать их своему визави, то ли в журнал — как частное мнение? И вдруг все стерлось. Без возможности восстановления.
По-моему, очень тонкая вещь — не только о тщете любых наших усилий по части осмысления происходящего (в циничном, изолгавшемся, перепутанном мире, живущем по двойным, а то и тройным стандартам). Но и об… искушении — таком незаметном, что вроде оно и не соблазн никакой вовсе. Думаю, самому Бутову эта трактовка показалась бы странной. А может — и нет. Да, душевная боль, тревога и страх чистого и проницательного главного героя — единственно возможная честная реакция на этот добровольно катящийся в пропасть “мир”. Но зафиксированная рефлексия даже для себя, справедливо-обнаженная жажда ответа (вспомним знаменитый цветаевский “отказ”) — как тонка здесь грань! Вот только между чем и чем — безнадежным нигилизмом, с одной стороны, и желанием проповедовать (скажем мягче: высказываться), коли заденут за живое, — с другой? Это я сам себя спрашиваю.
…Однако герой и не шел вроде бы ни к какой грани, а всего только овладело им желание поделиться своей душевной болью с другими — ненавязчиво, не увлекаясь особенно формой, как можно честнее, с “достоверной интонацией”.
Мысль изреченная есть что?
Этот рассказ меня, честно говоря, задел. И конечно, это никакая не публицистика.
В фирменном знаменском “От автора” М. Б. пишет: “<…> Я просто заметил, что сегодня, когда мы разговариваем — с другими или сами с собой — о предметах, которые нас действительно болезненно, жизненно волнуют, а не просто перебрасываемся пустыми словами, — тон, модус нашей речи куда ближе к прямому и насыщенному информацией высказыванию. Современный человек не умалчивает и не говорит „между слов” — у него на это просто нет времени. Вот такое вот прямое — хорошо, пускай достаточно публицистическое — высказывание мне и хотелось здесь покрутить, потому что я чувствую в нем некую и чисто литературную энергию, которая в более нормативной, что ли, сегодня, в более охудожественной литературной речи (как ни насыщай ее матюками) часто представляется полностью утраченной. Но это не статья и не набор лозунгов. Это — о стоянии человека в мире. Ну а что касается предмета… Да я бы, сказать по совести, мечтал быть как Пришвин — писать про ландшафты да зверюшек да лелеять свою неоскорбленность. Не выходит. По разным причинам”.
Нина Воронина. Кулинарная книга. Маленькая повесть. — “Зеленая лампа”. Литературно-публицистический альманах. Иркутск, 2004.
Нежная и крепкая “воспоминательная” проза молодой сибирской писательницы. Горькая, грустная, поэтичная.
Григорий Герасименко. Судьба демократической альтернативы в России 1917 года и роль ее лидеров. — “Вопросы истории”, 2005, № 7.
“Исторически сложилось так, что в России рабочие, солдаты и крестьяне по уровню жизни оказались в неприемлемых условиях, и антибуржуазная пропаганда находила в их душах живой отклик. Из-за унизительных условий жизни большинство из них относилось недоброжелательно и даже с ненавистью ко всем, кто жил получше (неужели? — П. К. ). Отторжение более состоятельных людей подкреплялось общинной психологией, догмами православной церкви и существовало всегда и всюду. Долгое время оно имело стихийный характер и проявлялось на бытовом, чувственном уровне без какой бы то ни было теоретической подпорки.
Однако эти настроения стали приобретать осознанный характер и получили силу глубокого убеждения в условиях революции, когда партии обнародовали программы и определили средства борьбы за массы. Антибуржуазная пропаганда леворадикальных партий заняла в них ведущее место и легла на благодатную почву”.
Осваивая горячо любимый мною журнал “Вопросы истории”, я иногда (иногда!) почему-то чувствую себя моложе: все кажется мне, что я сижу в 1988 году — и читаю, читаю, читаю периодику — ероша волосы и изумляясь…
Вероника Зусева. Вроде апологии (о поэзии Эдуарда Лимонова). — “Арион”, 2005, № 2.
Аналитический отклик на изданный два года назад том стихов Э. Л. “В стихотворениях первых двух книг герои совершают в основном два действия — едят и умирают”. Я сразу вспомнил статью Корнея Чуковского о Борисе Зайцеве (1908), в ней было подмечено, что герои молодого Зайцева совершают в основном одно действие — спят.