В квартире удивительно тихо, но это жилая московская тишина, а не тишина природы и спокойствия, которая бывает за городом, на даче. Там тишина как материя, здесь тишина как контраст по отношению к другим, пока примолкшим звукам. Вот в глубине дома зашумел, перебирая электрическими реле и шурша стальными канатами, лифт; вот щелкнул переключатель в холодильнике, и он засопел, как животное, всасывая и пропуская через генератор фреон; теперь со своего ложа спрыгнула, щелкнув жесткими когтями, собака.
Собаку кличут Розалинда. Она спрыгнула, присела грациозно, как воздушная гимнастка, почесала себе за ухом задней лапой, потом осторожно прошлась вдоль книжных полок. Через стекла виднеются позолоченные корешки старых и новых книг. Но в стеклах же, как в зеркале, отражается быстрый и ладный собачий ход. Собака мордой сдвинула занавеску окна, взглянула на серый двор и день — на мгновение; в комнате стало светлее, за окном ей не понравилось. Я подумал, что, скорее всего, после прогулки собаку придется мыть. Потом собака, обойдя комнату по кругу, подошла к моему дивану и, как молодая пума, выгнулась, потянулась. Пора вставать, Собака старая!
Обычно утренний прием лекарств я растягиваю на три этапа. Я лекарственно зависим и знаю, что медикаменты следует принимать таким образом, чтобы они не смешивались. Я начинаю с горсти ноотропила, который пью все же раз в день, а не три, как советует инструкция. Туда же добавляю полтаблетки энапа. Это от давления, а ноотропил — лекарство, как бы промывающее сосуды мозга. Разве в старости та же память и такая же быстрота умственной реакции?
Больше всего я боюсь полететь в бездну нездоровья. В моем возрасте уже не боятся смерти. Но что станет с ними обеими — с Саломеей и собакой? Я боюсь нашей системы здравоохранения, нашей медицинской бюрократии, рынка лекарств. Сейчас что-то поддерживающее организм на плаву еще можно купить. В случае нездоровья — придется бросать работу. Вот и еще один минус — не быть обеспеченным.
Следующий этап после минутной паузы — аэрозоль, расширяющий легкие. Это особый флакон, его надо повернуть так, чтобы в респиратор выдать определенную дозу, а потом два раза вдохнуть. Вдохнуть надо так, чтобы вещество попало и обсеменило не гортань и язык, а прорвалось прямо в легкие. Я делаю несколько длинных и энергичных выдохов. Если удастся откашляться и выйдет немного мокроты, освобождая бронхи и трахеи, это еще лучше. Мокрота выходит обычно короткими прозрачными змейками, так как застоялась внутри легкого. Операция эта не очень приятная, а когда случаются обострения, и мучительная. Для мокроты под подушкой с вечера припасена салфетка. На мгновение, после этих энергичных выдохов, наступает расслабленность, теперь самое время, напрягая, как оперный певец, диа-фрагму, выдавить из легких весь воздух, поднести респиратор ко рту, крепко губами обхватить горлышко прибора и резко и отчаянно вдохнуть в себя воздух. В этот момент я отчетливо представляю себе, как крупинки лекарства несутся через горло и бронхи в темноте и опадают в изъязвленные и омертвевшие районы легких. Здесь постепенно начинается реакция, крупинки как бы кипят, раздражают вялые клетки, те начинают мерцать, дергаться, а тонкие ворсинки — прогонять воздух и распрямляться. Это идет подготовка для другой порции лекарства, которая должна проникнуть еще дальше и глубже. Но это чуть позже, минут через двадцать.
Собака трется у моих ног. Я нагибаюсь, глажу ее по теплой мощной шее, она трясет головой, при этом громко хлопают о щеки крупные уши. Полотенцем я протираю ей глаза от слизи, которая накопилась в уголках, ближе к носу. Собака в полной уверенности, что она окончательно меня подняла, как бы “закрутила” день и теперь я послушно буду делать то, что мне и положено. Для собаки главное — погулять и чтобы потом ее покормили. Теперь она спокойна. Она отправляется в конец коридора к входной двери и ложится поперек.
На тумбе возле телефона горит настольная лампа. На всякий случай лампа горит всю ночь. Я заменяю ее свет верхним. Вдоль всего коридора шесть метров закрытых стеклянными панелями книжных стеллажей. Книг в доме много. Я стараюсь их не покупать, но они каким-то образом, каждый день новые, проникают в дом. Книги торжественно сверкают корешками. Я стараюсь не глядеть в их сторону. Большинство из них я так никогда до смерти и не прочту. Моя задача прожить дольше Саломеи. Я ведь привык к трудностям, у меня крестьянская закваска, а ей одной не справиться.