На первый взгляд логики в приведенном построении вроде бы нет — и даже прожженный беллетрист, набивший руку на рояле в кустах и трюке deus ex machinа, вряд ли бы смог так уж бесшовно соединить бузину в огороде с киевским дядькой.
А жизнь, ничтоже сумняшеся, соединила. Нам остается лишь записать сценарий по уже отснятому фильму — не меняя личных местоимений и своих чувств.
Сначала про Энтони Хопкинса. Его герой в фильме “Magic” — фокусник-неудачник. Но все, казалось бы, меняется, когда он изобретает наконец куклу — своего двойника. Фокусник застенчив и целомудрен — кукла беспредельно цинична. Фокусник раним и беззащитен — в кукле живет хладнокровный убийца. Фокусник по-гамлетовски нерешителен — кукла решительно управляет всеми его действиями. Короче говоря, кукла олицетворяет скрытое, тайное “я” этого человека — и одновременно персонифицирует его талант. Так что сначала они оба вполне даже процветают. Ну и погибают, разумеется, тоже вместе.
Я бегала вслед за этим фильмом по всем киноразвалюхам питерского предместья. Картина была не лицензионной. Несмотря на рекламу, лживо сулившую океаны крови и моря спермы — а чем еще подманить к кассе среднестатистического любителя прекрасного, — в зале обычно сидели три человека, двое из которых активно тискались, а третий то всхрапывал, то вновь налегал на семечки. Это все происходило зимой, в летних хлипких постройках; от стужи трещали фанерные стулья, от пола несло холодным пеплом, мочой и мышами.
Я обычно стояла рядом с киномехаником, в кармане которого уже уютно шелестел мой четвертак, и время от времени указывала ему, какие именно эпизоды надобно для меня выстричь. Затем я бежала домой и, при свете настольной лампы, в сладостном уединении, любовалась дважды нелегальным своим сокровищем. В то время видеомагнитофонов в широкой бытовой практике еще не было. У меня по крайней мере не было точно.
Мне удалось выйти на знаменитого мастера кукол, легендарного грузина.
Я заказала ему сотворить моего шаржированного двойника: длинный нос, прямые редкие волосы, большие блестящие глаза — скорбные и глупые одновременно. “А вы не боитесь? — спросил кукольник. — Это же опасно”. “Все уже продумано, — возразила я, — и мной, и теми, кто выше. Какой смысл бояться неизбежного?” Дабы заполучить куклу-близнеца, я продала всю свою библиотеку — что было непросто. В моем собрании пребывали такие реликты и раритеты, что найти на них покупателей не представлялось возможным и в Петербурге.
Когда я все же наконец собрала необходимую сумму, мне пришло приглашение из миниатюрного европейского Королевства. Меня звали на премьеру спектакля. Я была автором этой трагикомедии, даже, скорей, буффонады, которая разыгрывалась драматическими актерами. В подзаголовке, как бы уточнением жанра, мной было указано: пьеса для больших кукол.
И я осталась в том Королевстве и прожила там три года, и в конце третьего года, недалеко от маленького дома, где я снимала чердак, меня сбила машина, и я, отделавшись переломами ноги, узнала опыт внезапной смерти. А деньги, припасенные на двойника, ушли хоть и не на куклу, но, как ни странно, по назначению: сохранив прежнюю внешность, я превратилась за эти годы в кого-то другого.
Через пару лет после этого происшествия меня пригласили в один тихий австрийский городок. Я должна была внести посильную лепту в некую театрализованную программу. К тому времени я уже подала документы на получение подданства в кукольном Королевстве. Для сохранения при этом изначального своего гражданства (редчайшее исключение по законам Королевства) следовало доказать, что утрата его, моего прежнего гражданства, может повлечь за собой ощутимые материальные потери. Ностальгические, лирическо-поэтические и прочие туманообразующие мотивы напрочь не принимались королевским — очень не сентиментальным — Министерством юстиции. “А вы не знаете разве, — достаточно вольно написала я в означенное министерство (которое располагалось прямо за углом домика, где я снимала чердак), — что в стране моего происхождения иностранцы подвергаются самым что ни на есть пещерным поборам? Вы что, только сегодня на свет родились?” Бросив письмо в ящик на их двери, я отправилась в Австрию.
Администратор австрийской программы, шестидесятисемилетний индивид, страдал каким-то дерматологическим неблагополучием. Как он ни обливался дезодорантами, от него несло тленом. Этот человек воспылал ко мне довольно нелигитимным чувством. Причины этого чувства легко объяснялись.