Мертвую тишину его безнадежно семейного насеста нарушало лишь верноподданническое попискивание канареек. Несмотря на солидные размеры гостиной, эти звуки напоминали писк мышей в затхлой кладовке. Когда же через пару минут — в буколическом обрамлении рюшей, широко демонстрируя фальшивые зубы, — передо мной предстала Законная Половина Администратора, характер птичьего писка словно бы изменился. Законная Половина Администратора (странное название: словно его собственная половина — как знать? — была беззаконной) излучала такое непоколебимое благочестие, что я сразу почувствовала в своей глотке кляп из трех дюжин ее диванных подушечек. И даже птичье попискивание — на ее абсолютно пресном, бесполом фоне — звучало нескромными взвизгами куртизанок — их непристойными фиоритурами в сизом от гашиша кафешантане… Уверена: прижизненный памятник Законной Половине Администратора стал бы лучшим символом этого тишайшего городка, в котором уже тысячу лет не происходило ровным счетом ничего — кроме того, что произошло дальше.
В соответствии с контрактом я должна была сопровождать Администратора на открытии Большой Осенней Галереи.
Здесь надо сказать следующее. Всю жизнь я испытываю странное отвращение к галереям, выставкам, экспозициям, музеям. Это отвращение, сродни жесточайшей аллергии, невозможно объяснить просто моим неприятием человеческих скоплений или раздражением от собственного неизбежного скольжения по поверхности вещей, — таким же отвратительным, как туристический вояж — с буклетиками, пакетиками для извержений желудка и аляповатыми открыточками из каждой “достопримечательной” тмутаракани. Мое отвращение к подобным заведениям носит скорее характер врожденного страха. Как бы назвать его поточней… Хтонический ужас?
…Посреди пустой белой комнаты единовластно царил стул. Автор этой композиции, концептуалист, делал подробные комментарии: пустота как контекст и концепт… парадигма и знаковость пустоты…
В другой комнате, тоже пустой, не было даже стула. Зато там был второй пол, прилаженный примерно на полметра выше первого. По его периметру, вдоль стен, был оставлен узкий проход для посетителей. Автор объяснял, что этот второй пол является точной копией пола из его студии в Нью-Йорке: плоскость как контекст и концепт… парадигма и знаковость плоскости… позиционирование…
Пустоту третьей комнаты нарушал — полный до краев мыльной пеной — огромный банный ушат. Мне пришлось выслушать получасовую лекцию об этиологии, морфологии, а также онто- и филогенетическом развитии мыльных пузырей. Затем каждому из посетителей была предоставлена пластмассовая соломинка для коктейля, посредством коей он мог, обмакнув ее в ушат, выдуть индивидуальный мыльный пузырь — и описать его доминантную цветогамму в Книге Пузырей.
На стене следующего помещения ярко, словно нарыв на челе подростка, багровел огнетушитель, а возле противоположной стены работал буфет, где продавались безалкогольные напитки и бутерброды с ветчиной. Ветчину, полупрозрачными слоями, нарезало специальное устройство, очень похожее на машинку для изготовления фальшивых купюр. И я уже напрочь не могла понять: напитки, ветчина, машинка — это концепт или что? А если нет, то в чем принципиальная разница с неконцептом? И наконец: если мое отвращение наконец разрешится рвотой, можно ли будет считать ее проявлением сугубо физиологического порядка — или же спазмы желудка надо будет отнести опять-таки к концептуальным высказываниям (то есть к сфере сугубо аполлонической)?
…В свое время моими сокурсниками по Академии Лиры были сто самых ярких, самых талантливых поэтов со всех уголков империи. Мусорный ураган нищеты разметал их в прах. Ни один из этих талантов не оставил даже отзвука своего имени. Две-три схожих фамилии мне, правда, удалось обнаружить в Интернете — то были подписи к заметкам такого рода: “…процент продажи водки в общем объеме винно-водочных изделий…”, “…процент коммунистов в общем числе депутатов городской Думы…”. Агонируя в гнойном бедламе, стыдливо приторговывая трусами-носками в переходах подземки, мои коллеги, гениальные трубадуры и песнопевцы, все, как один, безвестно погибли. Их тени влачат потустороннее существование в мерзопакостных газетенках… Сумрачные пути прокорма… разухабистые и затхлые одновременно… Иногда я, пытаясь обмануть себя, думаю: может, это не тени? Может, просто однофамильцы? двойники?