Выбрать главу

Я не могу процитировать это письмо целиком (хотя очень бы хотелось), но смысл его сводится к тому, что судить поэта следует “по законам, им самим над собою признанным”. Пушкинский завет, между прочим. Однако небольшую цитату все же приведу, напомнив перед тем о персонаже лемовского “Соляриса” — докторе Сарториусе. Ну конечно же, я думаю при этом о человеке, воплощенном въяве талантом актера Солоницына в одноименном фильме Тарковского. О человеке, прокричавшем Банионису — Крису: “Встаньте! Немедленно встаньте!.. Дорогой вы мой, ведь это же легче всего…” Это когда Крис встает на колени и целует руку клону своей жены, когда-то покончившей самоубийством.

Так вот: статья Абдуллаева — это ведь тоже “легче всего”, по-моему. И я не виню нашего критика, и мне приходили и приходят в голову (при чтении “позднего” Цветкова) мысли о распаде . Вот только о каком и чего? Словом, если бы я имел право на угрюмую литературную игру, то сказал бы, что большбая часть стихов этой книги могла бы быть написана доктором Сарториусом, если бы он когда-то существовал. Тем доктором Сарториусом, который при всей язвительности, скепсисе, “здравом смысле” и прочих “умствованиях” тоже встречается со своей совестью, закрывшись от коллег в лаборатории.

Итак, цитата из Ремонта Приборова (полный текст письма несложно найти в сети, воспользовавшись поисковой системой):

“…Вы в своих модернистcких упражнениях даже на Пушкина поднимаете свою окровавленную руку. Но Пушкин „глаголом жег сердца людей”, а Вы себя прямо разоблачаете: „пусть не пророк”. И даже свою любимую бездуховную Америку Вы оклевещиваете в этой книге. <…> „А в целом — впечатление искусственности, распада поэтического текста, словесной и смысловой ткани...”

Вот, Алексей Петрович, на какие избранные места из статьи талантливого ташкентца хотел обратить я Ваше внимание.

Конечно, у Вас или Ваших друзей-модернистов найдутся и аргументы в Вашу защиту. Вы можете подчеркнуть, что „мрачность”, в которой упрекает Вас Диалог Платонов (то есть Евгений Абдуллаев. — П. К. ), не является недостатком поэзии, сославшись на таких буржуазных мракобесов, как Баратынский или Тютчев.

Вы отважитесь даже высказаться в том смысле, что „смысл, драматургию и композиционную выстроенность”, в отсутствии коих упрекает Вас доброжелательный критик, в этих стихах отыскать нетрудно, если прочесть их с должным вниманием (курсив мой. — П. К.) . Будете уверять, что страшный век заслужил страшных, разорванных стихов. (Баратынский отдыхает.) И, наконец, сошлетесь на беззащитную лирическую струю, чистую печаль по утраченным местам и временам, которая занимает в книге совсем не последнее место, противостоя стихам о распаде.

Но все это будет демагогией, дорогой Алексей Петрович! Я Вам просто, по-стариковски скажу, цитируя того же Пушкина:

— Нет, если ты небес избранник,

Свой дар, божественный посланник,

Во благо нам употребляй:

Сердца собратьев исправляй.

Мы малодушны, мы коварны,

Бесстыдны, злы, неблагодарны;

Мы сердцем хладные скопцы,

Клеветники, рабы, глупцы;

Гнездятся клубом в нас пороки.

Ты можешь, ближнего любя,

Давать нам смелые уроки,

А мы послушаем тебя.

Учитесь у Пушкина, следуйте его примеру, а про модернизмы свои забудьте — и старик Приборов первый протянет Вам руку уважительного жеста!..”

Так что, как говорится, “не в обиду”, дорогой Евгений, но, мнится, Вы поторопились. Странно к тому же, что не заметили в “Шекспир отдыхает” таких “очевидно-цельных” стихов, как “кеннеди кеннеди кинг и прочие жертвы...”, “теплый вечер дождями умыт...”, “так облака бледны олени в долгой лежке...” и памяти А. Сопровского . В них, по-моему, сказано даже слишком много, куда уж больше.