К плачу привыкла, будто к ружью лесничий.
Но по кому сегодня стрелять слезами?
Полдень июня в своем изумрудном величье,
Ой, с бирюзовыми между ветвей пазами.
Прячет в чехол лесничий свою двустволку,
Я же свой плач в глазные каналы прячу.
Вон и Москва не верит! — в слезах нет толку,
Да и чего в этой жизни переиначу?
Думать так выгодно циникам и ленивцам.
Я ж — трудоголик, подвинутый на заплачках.
Но подсвищу сегодня беспечным птицам
И помашу лимонницам в лёгких пачках.
Ой, отдохнуть от мыслей и мне не зазорно!
Если и плачет лес, то берёзовым соком.
Троица нынче. Выглядит лес соборно.
Радость дается по праздникам даже пророкам.
13
Ой, ты опять уподобилась старой скряге, —
Слезы роняешь, как мелочь какую в копилку,
Но они рифмой звенеть хотят по бумаге, —
И в голове звенят, и лезут в бутылку.
Копишь обиду, что нет неделю звоночка
По телефону из города со Стеною
Плача, где проживает родная дочка,
Прочно связав судьбу с почвой иною.
Ой, и тогда ты копила свою обиду
На отъезжающих: в тесном аэропорте,
Что не согласна, — не подавала виду,
Не голосила при всем при честном народе.
Но человек единственен, как и солнце.
И осветилась слезами ты покаянно:
Пусть человек живет там, где ему живётся, —
Мы на земле прописаны не постоянно.
14
Ой, мои слёзы-ливни, глаза мои тучи,
Как ни рядите, пьяно или тверёзо,
Вам не избегнуть истины неминучей —
Скоро вы станете инеем и морозом.
Ой, потому и по делу плачу, и праздно,
Что я готова к смеху не больше, чем скот к забою.
Плакать легко, а смеяться трудней гораздо, —
Крайняя степень отчаянья — смех над собою.
Ой, как бы жизни солнышко ни кадило,
Я, не одну в уме решая задачу,
Ой, не однажды до хохота доходила.
Так что еще немного пускай поплачу!
7 — 15 июня 2006.
Старость, пятая кнопка
1
Два старика, мы случайно встретились в вагоне полупустой грохочущей электрички.
— Живешь на этой станции? — спросил он.
— Ну да.
— Дачный поселок?
— Что-то вроде. — Я засмеялся.
— А чего в Москву?
И, недослушав, чего это я еду в Москву, он стал звать к себе, он, мол, в Москве живет совсем рядом с вокзалом — сейчас же и зайдем, посидим-поболтаем, столько лет не виделись!
Гоша — мой когдатошний сокурсник и приятель, а ныне, конечно, пенсионер… Гоша Гвоздёв… Мы болтали всю дорогу, оказавшись в вагоне нечаянным образом рядом. Мы болтали и после, когда шли к нему домой. Болтали и дома, когда прикидывали, как нам удобнее в его маленькой однокомнатной квартире рассесться. Да, да! Как нам сесть?.. Стул на выбор?.. Или кресло?.. Я взял стул.
В тесноватом, но вполне опрятном логове одинокого пенсионера мы (уже на кухне) рассаживались не столько относительно друг друга, сколько относительно телевизора. Гоша великодушно предлагал мне к зрелищу поближе!.. Сели… Всё еще болтали. Зато, как только экран высветился, наступило наше великое молчание. Удивительно! Мы с ним промолчали несколько часов кряду. (Лишь иногда о чем-то вскользь и кратко. Два-три слова… Не больше.) Смотрели расслабленно на экран. Смотрели восторженно! Весь наш вечер.
Поначалу мне подумалось, что помалкиваем из-за неудобства, — у Гоши отсутствовал дистанционный пульт, чтобы зрелищем управлять со вкусом. В быту эту пластиковую шоколадку с кнопками зовут Пу-Пу, начальные слоги от пульт-пульт … Так вот Пу-Пу здесь не было. А ведь для старика пощелкать податливыми кнопками, продолжая беседу, — это настоящий пир! Это знак мгновенного обладания целым миром… Вот бы и пощелкали по очереди, — пообладали бы напоследок! Но канал, увы, работал только пятый — “Культура”, — а когда я, как водится, спросил у хозяина о других каналах, как там?.. — Гоша Гвоздёв ответил: