На сцене знаки супермаркетовской культуры — объемные тележки, лейблы, ценники, штрихкоды, товарная символика на всех предметах, занавеси и кулисы в виде упаковочной пленки, бесконечный рекламный клип на заднике и рыскающие красные сканирующие лучи, в финале прожигающие, словно лазеры, героиню, потерпевшую фиаско. Пронзительная современность спектакля обнаруживается в том, что режиссер солидаризируется с этой хулиганствующей драматургической порослью и показывает, что современное российское общество научилось не только потреблять плоды капитализма, но и отчаянно сопротивляться ему, понимая, что мирового капитала не убудет, что все возможные риски уже просчитаны в ценах и рекламных уловках, которые насилуют нас — добропорядочных обывателей. Тюменский спектакль поразителен своим непровинциальным, умным отношением к теме: театр в данном случае свидетельствует, что российское общество уже успело прочесть не только “Общество потребления” Бодрийяра, но и “Общество спектакля” Ги Дебора, и, значит, капиталистического рабства нам бояться нечего. Мойщики — это чистильщики, новые санитары нашего нового “леса”.
Изумительно пластичный артист Сергей Скобелев играет главного героя наотмашь — он играет не просто вора, он играет воровскую совесть, а заодно и акцию гражданского неповиновения, и антисоциальность, и антибуржуазность, и ожесточение голодного человека, идущего на преступление, вооружившись идеологией, и неприсобленность к капитализму и карьерной гонке. Но, самое важное, играет он и национальную черту — неизбывное русское стремление к бесконечной халяве. Подвижный, пластичный актер, у него все в танце, все в движении, в самопародии, в парадоксальности. Он мелькает перед нами, как персонаж музыкального клипа, — у мойщика словно бы “смытое” лицо: его невозможно зафиксировать на камеру, он весь как нечеткий снимок, человек-полиэтилен. В этом новом герое можно разглядеть ту парадоксальную человеческую породу, которая будет постоянно бороться против системы, которая будет всегда поступать не так, как следует, а так, как хочет.
“Вечера на хуторе близ Диканьки” (гоголевская “Ночь перед Рождеством” иронично инсценирована учеником Коляды Олегом Богаевым) в тюменском театре “Ангажемент” поставлены Михаилом Заецом как праздник театральности и развитие гоголевской смеховой культуры. Режиссер вываливает на сцену свою невероятно богатую и рисковую, буквально по-гоголевски дьявольскую фантазию — здесь гэгов, умных шуток и идей на минуты сценического действия так много, что жалость берет: можно было все это богатство расшвырять на три спектакля, не тратиться так. Михаил Заец щедр и безбоязнен, хотя за некоторые его шутки можно и серьезно поплатиться, в особенности в нашем все менее секуляризованном государстве, где церковь уже не раз результативно вторгалась на территорию искусства с системой запретов. Например, Михаил Заец заставляет самовлюбленную Оксану смотреться в икону Спасителя как в зеркало и советоваться со святым ликом в духе “свет мой, зеркальце, скажи” и “лгут люди, что я хороша”. Режиссер заставляет дьяка в интимных сценах стать поклонником bdsm-эротики и накладывать на Солоху профессиональный бандаж. Он заставляет Пацюка есть вареники японскими палочками, отчего они кажутся Вакуле летящими в рот колдуну самостоятельно. В петербургских сценах он демонстрирует блестящую пародию на российское государство, где народу для общения с государственной властью нужен сурдоперевод. Он делает черевички модными современными кедами со стразами, которые, конечно же, никогда не могли даже присниться Оксане. И так далее и тому подобное — легкий, светлый, летучий и добрый юмор. Здесь нет никакой избыточной фольклористики, никакой этнографии — скорее намеки на украинские костюмы, элементы стилизации.
Особенный рисунок в спектакле имеет Черт Дениса Юдина, сгусток притягательной энергии. Это вырвавшийся на волю мелкотравчатый хулиган и бестия, мелкий урка, торопящийся нагадить на земле, пока снова не скрутили. Он пьян от самого воздуха украинской вольницы, от запаха села и греховной человечины. Но, помимо прочего, этот субтильный черт еще и артист. Черт управляет стихией ветра, как заправский дирижер, берущий крещендо, и подымает по деревне собачий лай, начинающийся от его подвываний. Михаил Заец меняет масштабы: то Черт — это дьявол во плоти, персонаж, равный смертным героям, то Черт — это куколка на веревочке в кармане Вакулы. И это один из самых удачных и тонких трюков спектакля.