Моноспектакль из Бишкека
В Екатеринбург к Коляде приехали даже театры из Финляндии и Великобритании. Но все равно одна из самых важных культурных связей фестиваля — это визит киргизского спектакля. Культурная изоляция Средней Азии, ставшая одной из важнейших проблем региона после распада СССР, и политика сворачивания культурных инициатив в известном смысле разрушили контакт между театральными средами России и Средней Азии. Киргизы в Екатеринбург ехали поездом несколько суток, понимая, что внятную эстетическую оценку своей частной инициативе внутри Национального театра им. Т. Абдумомунова они смогут получить только в России. Между тем среднеазиатская актерская школа и особый темперамент оказались настолько убедительными и сокрушительными, что жюри единогласно вручило актрисе Турганбубу Бообековой приз за лучшую женскую роль, а спектакль “Дорогая моя” молодого режиссера Шамиля Дыйканбаева был признан самым оригинальным зрелищем фестиваля.
Суть в том, что киргизы смогли оторвать современный текст (монопьеса Николая Коляды “Шерочка с машерочкой”) от того сугубо реалистического направления, которым знаменуется сегодня новая пьеса. Среднеазиатская театральная школа или среднеазиатский темперамент умеют сделать текст вневременной ценностью. Среднеазиатское общество устремлено вглубь истории, лишено сиюминутности — это может быть плачевно для государства, строящего себя по канонам сурового Средневековья, но особенно привлекательно для культуры, где ценятся архетипичность и мифологизация. Среднеазиатский театр еще помнит свой исток-— ритуал, жречество, шаманизм. Попытка восстановить эпоху на сцене очень близка к попытке их в прямом смысле воскресить.
У киргизской актрисы текст Николая Коляды звучит не как здешний, плотский, натуральный (казалось бы, в этом и заключена его непосредственность и свежесть), но как монолог античной героини, как проявление мифологического древнего вневременного сознания. Именно в таком ракурсе Коляда зазвучал мощно и по-новому, войдя внутрь традиции пьес о трагедии рода.
В монопьесе, написанной с дюжину лет назад, женщина разговаривает со своей кошкой, как шерочка с машерочкой, и через этот запутанный и гневный монолог постепенно восстает картина материнского проклятия, адресованного сыну, который с невесткой покинул ее.
Мы видим мать в муках, в экстазе ненависти и любви, или, если говорить высоко, по-христиански, в страстях. Родственные отношения трактуются как рок. Отлучение сына от матери неизбежно, забвение, убиение матери сыном неизбежно, как неизбежно и материнское проклятие, убиение сына. Родовые отношения — это вскипание крови, это “неслияние” одной крови: адова пытка, смертная травма для человека. Боль разлучения крови от крови — это боль, уничтожающая самость. В программке спектакля его создатели печатают известную тюркскую притчу о вырванном материнском сердце, которое продолжает заботиться о ребенке.
В декорации киргизы изумительно сочетают “забытовленность” и символизм. Одна из самых страшных, пронзительных сцен спектакля — это мизансцена канонической иконописи, оплакивание Христа. Мокрая сыновья рубашка повешена на окне сушиться и как бы “распята”, и мать перед нею коленопреклоненно молит и стенает. Интересно рассмотреть саму рубашку. На рукаве — пятно то ли от вина, то ли от материнского варенья. Это одновременно и стигматы, и бытовое пятно, знак связи сына с матерью, которая верит в рубашку как в талисман. Что делает мать? Она застирывает грязную рубашку до дыр. Этот ритуал повторяется бесчисленное количество раз, и в движениях рук, стирающих рубашку, видна нерастраченная нежность. Мать оставила себе рубашку сына, фактически выкрала, и она осталась символом отчаянного одиночества и остервенелой любви, но и мифологическим образом — тканью Пенелопы. Мать вечно стирает рубашку своего уязвленного сына, и она никогда не отстирывается, как не отстирывается кипящая родовая кровь.
Не надо забывать о том, что постановка Коляды в Киргизии — почти культуртрегерский подвиг. Это вообще колоссальная проблема — поставить современный текст, вывести современного героя на сцену. И тут мало сказать, что Средняя Азия пребывает в культурной изоляции, что общество патриархально. Это мир, у которого нет основы для идентификации с современностью. Культурная политика и государственная политика отчаянно ретроспективны. Исторический идентификат находится только в Средневековье времен “Шахнаме” и Тамерлана. Культурные герои остались в Средних веках. В этой ситуации постановка современной пьесы — дерзкое нарушение традиций.