“Кажется, все просто: с одной стороны, новые (хоть в большинстве с советским прошлым) хозяева жизни, которые никак не могут остановиться, с другой — вечная терпеливица. Только напрашивающихся банальных выводов (добрые и честные бедняки, бессовестные жадные скоробогачи) из повести Екимова [“Предполагаем жить” — “Новый мир”, № 5, 6] вытянуть невозможно. Как ни жалеет писатель порушенную деревенскую жизнь, хамства и злобы многих разоренных селян он не прячет; как ни понятны укоры „деловым людям”, почти никого из них невозможно счесть только корыстолюбцем. <...> Сила Екимова в том, что он не навязывает читателю „мораль” даже там, где вроде бы ему самому все ясно”.
Вадим Нифонтов. Кипящие родники смерти. — “Русский Обозреватель”, 2008, 14 июля <http://www.rus-obr.ru>.
“Собственно, банальность, гласящая, что „никакой режим никогда не устраивает всех ”, и переводящаяся на простой человеческий язык еще большей банальностью „абсолютное счастье в этом мире недостижимо”, почему-то недоступна большинству „диссидентов”, „правозащитников”, „борцов с кровавой деспотией” и так далее... <...> Это я вовсе не к тому, что с ненравящимся режимом обязательно надо сотрудничать, если он предлагает хоть какой-то позитив (это — дело личного выбора, который в любом случае следует уважать). А совсем к другой теме. Наши „диссиденты” (особенно теперь, в сравнительно вегетарианские с точки зрения „режима” времена) почему-то никогда не проявляют последовательности. А ведь истинное диссидентство должно, по-хорошему, исходить из определенной метафизической картины, а вовсе не из идеи „давайте свалим проклятого деспота, и сразу настанет Счастье” (это ж чисто детский сад...). В сущности, „диссидент” почему-то не отдает себе отчета в том, что он борется не с конкретным нехорошим режимом. Он в этом случае просто „недодумывает”. Ибо на самом деле его не устраивает сам мир, в котором возможен такой режим. То есть его реальным врагом является не режим, а окружающая действительность и ее Творец. <...> Именно потому, что никакого осознания этого факта у наших „диссидентов” нет, их движение и представляет собой столь жалкое, душераздирающее зрелище. Разве что лимоновцы это все, кажется, понимали (?), выдвигая лозунг „Да, смерть!”. Смерть обладает невероятной притягательностью и не менее удивительным свойством маскироваться под нечто иное — „свержение деспота”, „беспощадную войну в защиту прав человека” или просто под „наркотические ломки человека, не принявшего новый строй”. Но это все — Смерть. И не надо себя обманывать. Если кто-то припал к этому кипящему роднику, он уже в ее власти. Он еще много сделает для того, чтобы разнести бактерии метафизической чумы по всему свету. Наша же задача — не дать ему утащить с собой в могилу сотни и тысячи других...”
Елена Пенская. Галерник. Памяти Александра Агеева. — “Русский Журнал”, 2008, 18 июля <http://www.russ.ru>.
“Агеев, пожалуй, один из самых интересных и талантливых критиков 90-х, один из немногих, кто оставался верен русской „толстожурнальной” культуре, а значит, самому себе. Но о чем бы он ни писал — о геополитике, социалке, чиновниках-бюрократах, он всегда владел только одной мерой — литературой и литературой мерил все наше неустроенное политическое хозяйство. Литератору Агееву доверяешь полностью. Все остальное: журналистика и прочие ремесла, за которые Саша брался и был совершенен, — вторично. Эта прочная культурная „закваска” и стала основой агеевского метода. Миссии, если угодно (понимаю: слово, абсолютно чуждое Сашиному лексикону). Но тем не менее. Его активное присутствие в нашей умственной жизни заключалось в том, что он „наводил порядок”, сопротивляясь хаосу, сгущающейся бессмысленности, нарастающей лжи”.
Глеб Павловский. Сухая оттепель. — “Эксперт”, 2008, № 28, 14 июля <http://expert.ru>.
“Новая Россия — Российская Федерация не была ни восстановлена, как Чехия или Эстония, ни спроектирована и учреждена на заранее обдуманных основаниях, подобно Израилю или Евросоюзу. Россия — государство-экспромт. Даже идея „суверенитета через выход из СССР” ведет начало от выпада-экспромта писателя Валентина Распутина на первом съезде народных депутатов СССР 1989 года: „А может быть, и России выйти из Союза?!” — экспромта, о котором этому консервативному русскому националисту пришлось горько пожалеть. Импровизация Беловежских соглашений 1991 года по денонсации Союза, покончив с СССР, обрекла Бориса Ельцина на политику, чаще развивавшую исходные темы, чем проводящую отчетливые принципы. Так сложилось джаз-государство 90-х годов — государственность „на тему России”, но без ответственности за статус-кво”.