“Я знаком с прежними работами Тоффлера. Оригинальных и свежих идей я в них не заметил: там излагался один из многих вариантов к настоящему времени окончательно обанкротившейся (но почитаемой в России) концепции постиндустриального общества. Не думаю, чтобы в последней своей книге он смог добавить ко всему сказанному им раньше что-то значительное и интересное”.
“Прогресс всегда необратим лишь в конечном результате. В процессе самой эволюции всегда имеет место временный частичный или даже полный регресс . Классовое, или цивилизованное, общество с неизбежностью утвердилось на Земле, но было много случаев гибели цивилизаций, когда происходил возврат на стадию предклассового общества (Индская, Микенская, Хеттская и другие цивилизации)”.
“ История есть объективный процесс, идущий по законам, не зависящим от воли и сознания людей . В главном и основном она всегда предопределена, что отнюдь не только не исключает, но, наоборот, предполагает неопределенность в деталях. В истории то,
чего не может не быть, всегда проявляется в том, что может быть, а может и не быть”.
“Что касается идеологемы „Москва — Третий Рим”, то она уже давно сдана в
архив истории”.
Юрий Семенов (род. 1929) — историк, философ, этнолог, профессор кафедры
социальной философии философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.
Ант Скаландис. Машина желаний. — “Искусство кино”, 2008, № 2.
“В зарубежных изданиях „Мартиролога” [Андрея Тарковского] есть несколько пассажей о Стругацком, которые категорически не хочется здесь цитировать, потому что некоторые из них, противореча известным фактам, заставляют сомневаться в достоверности остальных и наводят на вполне определенные мысли. К несчастью, есть основания предполагать, что Лариса Павловна Кизилова уничтожила ряд записей, сделанных ее мужем. И мы не знаем сегодня, что произошло между Стругацким и Тарковским. <...> Сценарий „Жертвоприношения” написан ими вдвоем, это отчетливо видно даже из доступного нам самого первого варианта. Но ни в титрах картины, ни в одном из интервью Тарковский так ни разу и не упомянул об этой совместной работе. <...> Аркадий Стругацкий был сильно обижен на него, когда увидел фильм, о чем и сказал Юрию Манину, отдавая тому папку с двумя первыми вариантами „Ведьмы” — вроде как почитать, а получилось, на долгое хранение. Именно в архиве Юрия Ивановича Манина мне и удалось найти эти уникальные рукописи, которые считал утраченными даже сам Борис Стругацкий”.
Здесь же — Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий, “Ведьма” (Сценарий).
Укоренение в повседневную жизнь. Роман Сенчин сожалеет, что забросил рок-музыку. Беседовал Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2008, № 23, 10 июля.
Говорит Роман Сенчин: “Если смотреть на мир без оптимизма (а оптимизм — это всегда искусственность, самонастройка), то депрессивности не миновать. Я в ранней юности любил стихи Есенина, читал их часами, а они ведь в основном довольно мрачны. Свои рассказы и повести я депрессивными не считаю, скорее это более или менее объективные картинки сегодняшней действительности, портреты типов сегодняшних людей, которым радоваться особенно нечему”.
“Читаю с интересом и вниманием все, что встречаю о себе. И положительные отзывы, и отрицательные. Большой разницы, хвалят или ругают, для меня нет. Считаю, что литературная критика сегодня переживает настоящий расцвет. Интересно, что в отличие от распространенного словосочетания „молодой писатель” „молодой критик” почти не употребляется. Критик, если уж он встал на эту тропу, сразу становится взрослым. И отношение литературного мира, скажем, к Валерии Пустовой, Сергею Белякову, Андрею Рудалеву, Алисе Ганиевой сразу стало серьезным. Никакой снисходительности, никаких скидок на молодость и неопытность. Они сразу стали всерьез. Это важно”.
Ум как джазовая импровизация. Беседу вела Марина Токарева. — “Новая газета”, 2008, № 51, 17 июля.
Говорит доктор биологических и филологических наук, профессор, специалист в области психолингвистики, глава Межрегиональной ассоциации когнитивных исследований Татьяна Черниговская: “Язык дельфинов никогда не будет расшифрован, я в этом уверена. <...> Язык — не словарь. Язык — это набор единиц плюс правила. У нас в голове есть списки чего-то (мы, кстати говоря, не знаем, чего, каких именно единиц) и многочисленные списки правил, по которым с этими единицами нечто происходит. Эти списки выглядят не так, как в словарях, а правила не так, как в учебниках. Это мы знаем точно. И здесь у нас нет никакого ключа, нет отмычки. Это не вопрос техники. Это вопрос какого-то другого хода, не количества фактов, а того, что с ними делать. Здесь должен произойти некий философский или методологический прорыв. Про людей мы по крайней мере знаем, что в их языке есть слова, морфемы, фонемы, синтаксис, что есть тексты…”