Слава Угланов, тридцати лет, большой, как росомаха, работал замом заведующей Дома культуры Серго Орджоникидзе, клуба Горьковского авиационного завода. По субботам в ДК проводили танцевальные вечера для тех, кому за тридцать. Но в основном приходили те, кому еще нет. Само собой, пили и дрались. Здесь же одно время проходили джазовые лекции, вел их интеллигентный паренек в клетчатом пиджачке, он крутил магнитофонные катушки и рассказывал о Чарли Паркере и Арчи Шеппе. Хронопы эти лекции посещали с жадностью, задавали въедливые вопросы, раскочегаривали остальных. На пятый или шестой раз лекторий, естественно, свинтили.
Первейшее достоинство клуба заключалось в наличии небольшого усилительного аппарата. На нем репетировал ансамбль авиационного завода. Сам Угланов пару лет назад в нем играл на гитаре. Теперь же Слава рассчитывал на вверенном ему аппарате провести в Орджоникидзе настоящий рок-концерт, подпольный, конечно. О том, чтобы сделать концерт с расклейкой афиш, нечего было и мечтать. Это означало бы десять лет без права переписки! Однако устроить концерт только для посвященных, для тех, кому это надо, адресно — это стало навязчивой идеей Славы. Концерт для студентов, молодых инженегров, которые еще не легли в шельфовый дрейф, для людей постарше, что читали в оттепель Кафку и Камю.
Слава Угланов отдавал себе отчет в том, что делиться планами, связанными с концертом, с заведующей, старой грымзой, полжизни отработавшей в партийной ячейке авиационного завода, нечего и думать. Узнай она о рок-концерте, первая же побежала бы в гэбэшку и сдала б с потрохами. Однако через месяц заведующую ждал плановый двухнедельный отпуск. Она заранее подготовила документы на выезд в деревню, где проживала ее престарелая мать. О чем и сообщила заму.
Угланов принялся составлять список дел. Первое. Переговоры с участниками. Угланов планировал, что основной группой будет “Хроноп” с часовой программой. Их он слышал на тусовочном флете и был ошарашен их посланием миру. А перед хронопами выступит Алексей Полковник, дружок-собутыльник хронопов, его песни Славе тоже понравились. Второе — аппаратура для концерта. Где бы достать пульт с большим числом каналов? Третье — публика. С народом Славе обещал помочь Саша Блудышевич, журналист из “Ленсмены”. Блудышевич командовал молодежной редакцией “Спартак”, в которую входили школьники и студенты, бредящие журналистикой. Рок-н-ролльная секция в “Спартаке” была довольно многочисленная. Заседания секции проходили в вечерние часы, когда взрослая часть редакции уже испарялась. Все они являлись потенциальными зрителями предстоящего концерта.
Осенью у хронопов появилась новая тема — Сахаров
Осенью у хронопов появилась новая тема — Сахаров.
Очень немногое они знали о нем. Если одной фразой: отец ядерной бомбы, который выступал против войны в Афганистане. Власть сослала его к хронопам в гетто, но по какой-то необъяснимой причине поселила не на Автозаводе, а в более вольной верхней части, в двух остановках от коммуналки Брюха. Сахарова и его жену Елену разместили в трехкомнатной квартире новой девятиэтажки во вторых Щербинках (Брюх жил в первых). Еще одна остановка — и конец города. О постоянных топтунах и прослушке можно и не упоминать, этого добра под окнами ссыльного всегда было в избытке.
Раз в год статьи о Сахарове появлялись в местных газетах, “Горьковском рабочем” и “Ленинской смене”. В памфлетной форме жителям гетто рассказывалось о каких-то бесконечных дрязгах с участием родственников жены академика. Брюх читал эти статьи и ни черта не понимал в них, казалось, что и автор ничего не понимает, а лишь безмозгло тарахтит под диктовку ГБ. Встретиться с опальным физиком — об этом хронопы даже не мечтали.
В один октябрьский день хронопы репетировали в Мэрином подвале, и в ту секунду, когда Брюх чуть не выколол Буху глаз, доказывая неправомочность взятия ноты ре второй октавы в конце куплета си-минорного “Культа шоуменов”, к ним спустилась хозяйка. Знаком она попросила закочумать. Хронопы остановили звук.
— Кого я сейчас видела! Ни за что не догадаетесь…— Эмоции ее переполняли. Мэри напоминала средних размеров песика, которого после долгой ночи вывели на улицу, а там весна. — На Короленко встретила Верку Крайновскую с нашего потока, я вам о ней рассказывала. Она как-то упоминала, что в Горький сослан родственник их семьи, но фамилию не называла. Я у нее не была тыщу лет, а тут столкнулись, и она затащила к себе. Подходим к дому, и вдруг она говорит: “А у нас сейчас в гостях Андрей Дмитрич”. Я мимо ушей пропустила — ну и пусть Андрей Дмитрий, ну и что, что Андрей Дмитрич. Заходим в квартиру, в кресле сидит седой гость, старик, такой сгорбленный. И тут я поняла — Сахаров. Рядом стояла тетя Люся, так она мне представилась, Елена, жена его. И Юрий Михайлович, отец Веркин, на стуле. Когда мы вошли, они над чем-то смеялись. Меня познакомили. Отправили с Веркой на кухню чистить картошку. Оказывается, Андрей Дмитрич очень любит вареную картошку.