Я принялся читать и на протяжении всего текста боролся с сомнениями — неужели все это некогда произошло со мной.
Глава I
Генерал Итальянцев нервно стучал по красной клавише переговорного устройства
Год 1984-й, август
Генерал Итальянцев нервно стучал по красной клавише переговорного устройства, а та, как это всегда бывает в минуты раздражения, размягчалась и западала. Вхолостую утопала в пластмассе, не совершая необходимого электронного соединения.
— Люся! — орал начальник горьковского КГБ. — Сухарева ко мне! Слышишь? Сухарева!
Однако двери в его ведомстве были сделаны на всю партийную совесть, и генеральский ор гас, так и не сумев прорваться на ту сторону. Туда, где сидела возле окна секретарша.
Генерал был похож на безволосого бобра. Звать его Бобрюхой или Бобриком начали еще в девятом классе, а в ведомстве за глаза звали Сан-Ремо. Хотя в его паспорте стояло банальное имя Олег и еще более банальное отчество Петрович. Устав воевать с клавишей-дезертиршей, Итальянцев короткими бобриными шагами подплыл к двери и распахнул ее ровно настолько, чтобы раздраженно повторить свой приказ. Секретарша передала по линии вызов Сухарева. Вызвала и тех, кто мог исправить размякшую клавишу, наверное — каких-то клавишников.
Пока Сухарев спускался с третьего этажа на второй, Итальянцев еще раз пробежался по секретной бумаге, которую ему утром спустили сверху. Настоящий масонский шифр! Чертовы роки-шпоки!
Зам был точь-в-точь острожный пескарь, чешую ему заменял отливающий серебром пиджак, а глаза прятались за перламутровыми очками. Полковничьи погоны он надевал последний раз полгода назад, когда подошел очередной орден. В общем-то, такой второстепенный орденишко.
— Петрович, извини, на пятнадцать-три прослушка слетела, замудохались разбираться. Что случилось? — Они были накоротке, дружили еще с универа.
— На вот, почитай. Ёксель-сроксель, староват я уже для этих парикмахерств.
Передал бумагу. Это был список музыкальных коллективов, запрещенных к выступлению на территории СССР. Чуть более пятидесяти названий ансамблей и сольных исполнителей. В верхней конторе мало кто был подкован в рок-н-ролле, поэтому названия групп вспоминали всем гэбэшным миром. Хотели выслужиться перед Черненкой, которому вдруг взбрело бороться с молодежными увлечениями.
Из зарубежных групп московские гэбисты вспомнили “Pink Floyd”, “Boney M”, “Rolling Stones”, “Scorpions”, “The Doors”, “АББу”. Ядро списка составляли местные группы: “Аквариум”, “Кино”, “Браво”, “Машина времени”, “Воскресенье”, “Розовые двустволки”, “Вагина наоборот”, “Ролики-кролики”, “Рука доктора Фу Манчи”, “Листопад вверх”. К списку прилагался приказ — на местах разыскать возмутителей спокойствия в стиле рок, уничтожить, расстрелять. Сухарев трижды перечитал — нет, слово “расстрелять” померещилось.
— Прочитал? Понял что-нибудь? Такие парикмахерства!..
Сухарев хотя и был сухопутным пескарем, но музыку все же слушал и даже частенько приносил домой пачку-другую-третью импортных пластов, изъятых у горьковских фарцовщиков. В последней пачке были диски Сантаны, Пола Маккартни и Марка Болана, и они ему даже — всем молчать! никто лишний не слышал? — нравились, он их по выходным ставил на изъятый тем же макаром текникс.
Да и его близнецы, Дрюня и Алюня, приносили домой от друзей кое-какие пласты на перезапись, у них была своя магнитная фонотека, которой Сухарев нет-нет, а пользовался. Попадались среди катушек и рок-записи на русском языке. С полной галимотнёй, как казалось Сухареву, “мои друзья идут по жизни маршем, и остановки только у пивных ларьков”, ужас! Он в отсутствие детей как-то взял что-то на пробу, но быстро смотал назад, по-чекистски привычно отметив про себя, что ему этим еще придется заниматься. Он знал за собой такое качество — чутье на гниль. Именно гниль — хотя он и считал себя пескарем прогрессивным.
Когда пескарь во второй раз пробегал глазами список, в его мозгу всплыло слово из четырех букв — Брюх. Ну конечно, Брюх, бывший одногруппник Дрюни, к нему еще Алюня неровно дышит. Брюх — через которого Дрюня “сливал” пласты с непонравившейся музыкой. В городе был специальный плацдарм, где обменивались западными пластами, и Брюх был там кем-то вроде резидента. Сухареву было известно, что за последние пять пластов Брюх вернул Дрюне 240 рублей. А сколько себе наварил? Пескарь вспомнил, что у Брюха еще и своя рок-группа имелась.