— В две тысячи двенадцатом Горький станет другим. К тому времени его откроют, он превратится в свободную экономическую зону. Бедный город слишком долго был тюрьмой и теперь будет добиваться отделения из состава страны. Заволнуется Автозавод, бронетехника выедет на улицы города. А спустя три года страна развалится на несколько суверенных государств. Я бы сказал — воеводств. География России сожмется до Уральского хребта. Москва и Ленинград перестанут быть столицами, центром станет…
— Горький, — догадался Брюх. — Да?! Ну, это уж слишком. Гетто превратится в столицу? Нет никаких предпосылок.
— Предпосылки? На земле, освященной житием Серафима Саровского, найдет прибежище новая духовная идея. Она и будет в дальнейшем определять политическую модель развития страны. Как будет называться этот строй, я не знаю, допустим — духовный коммунизм. Православие обогатится другими догмами, главным образом исламом, и превратится в религию Святого Духа. Но придется подождать. Только в две тысячи шестьдесят первом году Русь придет в исходное состояние. И вновь настанет Эпоха Дня. Эпоха созидания.
Майор-отставник достал со стола вчерашний рисунок и приписал около года революции новую дату. Брюх приустал от такого количества новой информации.
— Вы шутите? — Впрочем, он уже и сам на это не надеялся. Довольно убедительную теорию выстроил отставной майор.
— Во главе Руси встанет духовный лидер Анти-Христос. Но не путайте его с Антихристом, ничего общего с сатаной он не будет иметь.
— В шестьдесят первом мне будет сто лет… — уныло вымолвил Брюх. — Осталось вам сию минуту предсказать, что это я стану тем Анти-Христосом. И все! Много же мы вчера выпили.
Брюх потянулся за стопкой. Рябов достал початую бутылку “Абу-Симбел” и, сосредоточенно разливая ликер по стопкам, проговорил:
— Никто не ведает, кто станет духовным лидером Руси. Он еще не родился. Хотя дата его появления на свет известна, даже вам. Попробуйте сообразить.
Майор выпил. Брюх поднес стопку к губам и отставил ее.
— Следуя вашей логике, он родится в… две тысячи двадцать пятом. “Зеркальная” дата — год смерти Сталина.
— Верно! Обратите внимание, что этот год расположен в середине Эпохи Ночи. Почти мистика!
Брюх чокнулся, влил в себя сладкую тягучую гадость и спросил:
— И все-таки, кем вы работаете?
— Спасателем на волжском пляже. Я ведь в юности плавал за сборную, был чемпионом спортклуба армии. Ну, обманываю. Был вторым. Засудили! Фотофинишей тогда не было. Но то, что хорошим был пловцом, — правда.
Они пожали друг другу руки.
В субботу Кух обзвонил всех
В субботу Кух обзвонил всех хронопов и сообщил о намерении сходить на кучу. В первый раз после больницы. Хронопы встретились на Сенной автостанции, дождались компанию Вайтснейка и вдесятером поплыли под откос. Шли себе мирно, и что же… Под лестницей развивалось подобие драки. Пятеро шакалов окружили одного крупного чувака и методично превращали его в кровавую “грушу”.
Вайтснейк зычно крикнул: “Наших бьют!” И хронопы побежали отбивать чувака. Шакалы оказались нетрусливого десятка и попытались сохранить лицо, но в конце концов дали деру. Парень, попавшийся им в лапы, был хорошо побит, но держался молотком. Когда его спросили, не проводить ли до остановки, он спросил: “Зачем?” — и уверенными ногами направился вниз, в сторону кучи. По дороге перезнакомились. Пацан назвался Соровым. Сумка с пластами чудесным образом осталась у него, не отдал шакалам. Пока спускались на кучу, он показал, что у него там. 80-й “Genesis”, 75-й сольник Стива Хаккета, 78-й “Talking Heads”, дебютник “The Doors”. Чувак-то своим оказался.
— А я вас помню, вот тебя точно, — и показал на Куха. — Вспомни-ка, у тебя был пласт Сантаны “Abraxas”, и ты поменял его на “Ram” маккартниевский, так вот тот “Ram” был мой…
— И я тебе еще трешку добил, — припомнил Кух. — Но я тебя с тех пор здесь не встречал.
— Я вообще-то стараюсь не пропускать. Просто не в каждое воскресенье могу, иногда работаю, у нас посменно. А бывает и неохота. С Мончаги-то ехать полтора часа. И то если сразу автобус подойдет.
— Ты с Мончаги? — Кух жил в тех же степях. — Можно вместе ездить. Встречаемся у аптеки — и на шестьдесят восьмом до площади Свободы.
Обменялись телефонами. Обмен в тот день был никудышный.