“Вот теперь от капитализма я перехожу к концу света. Конец близок, надо спешить, времени осталось немного — собственно говоря, тема европейской философии культуры. Равно нарастает и общее ощущение нетерпения. В Нью-Йорке я часто вижу рекламу: рассказывают о каком-то средстве для мытья полов спокойным голосом. А потом голос вдруг меняется, и диктор говорит: „ Call now. Don`t wait” . Вот это „звоните сейчас”, эта интонация распространилась на многие другие вещи. Динозавры вымерли, теперь мы вымираем. Call now. Don`t wait . Времени нет, время исчезло, его ни у кого нет, нужно действовать сейчас”.
Олег Ермаков. Диоген ищет женщину. 200 лет со дня рождения Ивана Гончарова. — “Урал”, Екатеринбург, 2012, № 6 < http://magazines.russ.ru/ural >.
“Несовершенство своих композиций признавал и сам Гончаров. В письме к Льву Толстому он советовал пропустить первую часть романа [„Обломов”]. Не был он доволен и первой частью „Обрыва”. Но, возможно, как раз то, что добрую сотню страниц, даже больше, полтораста страниц, короче, всю первую часть романа Обломов возлежит на диване, особенно и восхищало поздних его почитателей, таких, как Беккет, например. Благодаря такому грандиозному зачину и все дальнейшие события воспринимаются уже как бы с дивана, словно сон”.
“Однажды Райский заметил, что у бабушки архаическое представление о судьбе, как у древнего грека: „как о личности какой-нибудь, как будто воплощенная судьба тут стоит и слушает…” На что бабушка охотно согласилась и даже стала озираться. Ей не хватило магических сил, чтобы увидеть поблизости фигуру самого сочинителя. Мы-то в более выгодных условиях и — видим”.
Инакомыслие как факт. О том, как именно обретение другого происходило в мысли Александра Солженицына, об эмпатии в негодующей солженицынской публицистике мы побеседовали с ведущим исследователем творчества писателя, профессором Женевского университета Жоржем Нива. Беседовали Ирина Чечель и Александр Марков. — “Гефтер”, 2012, 2 июля < http://gefter.ru >.
Говорит Жорж Нива: “<...> вообще у Солженицына есть волюнтаристский взгляд на историю. Вся его историческая эпопея „Красное колесо” написана против толстовского взгляда. Не провидение, не народ, не какие-нибудь глобальные силы ведут историю, а индивид”.
“Мемуары Солженицына — это, может быть, самое лучшее, что он написал, самое волнующее, самое трепетное. Я особенно люблю совершенно герценовские полемические мемуары Солженицына — „Бодался теленок с дубом” и „Угодило зернышко промеж двух жерновов”. Это тексты, которые останутся классическими для истории весьма взвихренного времени освобождения от советского ига. В них видно именно такое единоборство — день за днем, иногда час за часом”.
“Что касается последних сочинений [Солженицына], мне хочется напомнить вам, что можно смотреть на великого Малевича, а потом на портреты, которые Малевич пишет в 30-е годы, и сказать: Малевич уже не тот. Можно смотреть на Кирико, который был великим сюрреалистом, и смотреть на Кирико — муссолиниевского реалиста, и не узнавать его. Часто бывает, что великие писатели и художники эволюционируют в сторону: от бунтарства к некой стабильности”.
Франц Кафка: полет над Бродом. На четыре вопроса отвечают: Андрей Аствацатуров, Юрий Буйда, Зоя Копельман, Борис Шапиро. Беседу ведет Афанасий Мамедов. — “Лехаим”, 2012, № 7, июль < http://www.lechaim.ru >.
Говорит Юрий Буйда: “„Превращение” можно поставить в ряд с „Шинелью” и „Человеком в футляре”, и это не будет большой ошибкой. Поведение и гибель Йозефа К. можно объяснить его абсолютным доверием к богу-вне-человека, и это тоже не будет большой ошибкой. Его можно считать сатириком, наследником Свифта, мастером „черного юмора”, как назвал его Томас Манн. Его можно считать даже богословом, наследником Фомы Аквинского или иудейских мистиков и эзотериков. Невелика, однако, заслуга — быть писателем, „договорившим” Свифта, или иллюстратором трактатов Жеронской школы. Кафка — другой. От его юмора — а он настоящий юморист — мурашки по спине даже у дьявола. Проза его — это проза сама по себе, это мир сам по себе, жизнь сама по себе со всей ее глубинной абсурдностью, фатальной непоправимостью и завораживающей правдивостью, не имеющей ничего общего с правдоподобием. Это в чистом виде Ding an sich , это безымянное хтоническое чудовище во тьме, вне истории и вне морали, не нуждающееся в нашем сострадании или понимании”.