На ладони, как на подушку. Он там пропадал часами,
Лопаточкой прочерчивая контуры тела голого,
Руками колдуя над самым сложным — ее волосами.
Никто не приближался. Пляжные незнакомцы
Где-то вдали, закатав штаны до колен, а на макушки
Пристроив платки-по-углам-узелки — защиту от солнца,
Играли в крестики-нолики или искали ракушки.
Какой-то бедняга над картой Озерного края рыдал, как в горе,
На той стороне бухты. Но вот, сказав себе: “Всё! Готово!”,
Мой друг располагался в шезлонге, ожидая прихода моря,
И когда оно действительно приходило, то казалось снова,
Что шустрые мелкие волны трепетно разворачиваются
От самого горизонта. Друг мой сидел, наблюдая, переживая,
Как у созданной им женщины ноги, бедра, груди, черты лица,
Дрожа, распадаются под холодными водными кружевами.
Вернувшись потом и рассказывая об этом дне,
Он говорил мне о чувстве, что так страшно и дико,
Что слишком уж он далеко зашел и остался с морем наедине,
Теперь кричи не кричи — никто не услышит крика.
С шезлонгом, с лопаточкой, под локтем скрывая на ребрах шрам,
Вбегает он в дом, светясь. Все отлично, все в жизни получится.
Но когда его спрашивают, что так долго он делал там,
Отдышавшись, он обычно просто отшучивается.
Дэвид Константайн родился в городе Солфорде (графство Ланкашир, Англия) в 1944 году. Поэт, прозаик, переводчик, филолог. Окончил Уодэм-колледж Оксфордского университета, где изучал современные языки. Более тридцати лет преподавал немецкий язык в престижных университетах Англии, занимался научной деятельностью в Германии. Перевел на английский язык таких классиков мировой литературы, как Гёльдерлин, Брехт и Клейст. В издательской серии “Penguin Classics” в переводе Константайна издан “Фауст” Гёте. Является автором ряда литературоведческих работ, а также исследований античной культуры (“Раннегреческие путешественники и эллинистический идеал”, биография сэра Уильяма Гамильтона “Поля брани” и др.).
Выпустил несколько сборников стихотворений, роман и три книги рассказов. Лауреат литературных премий, в том числе Европейской премии для переводчиков.
В 2010 году получил Национальный приз BBC как лучший автор короткой прозы за рассказ “Чай в Мидленде”. Газета “Guardian” назвала его “писателем, истинно чувствующим английскую натуру”, что является высшей похвалой для британского автора от британского же издания.
Живет в Оксфорде. В “Новом мире” публикуется впервые.
Липкин Михаил Михайлович родился в 1966 году в Москве. Окончил Московский институт радиотехники, электроники и автоматики, а также Туро-колледж (бакалавр искусств). Стажировался в Иерусалимском университете в рамках учебной программы по филологии. Переводит с английского, французского, итальянского, арабского и иврита. Участник и лауреат нескольких конкурсов поэтического перевода. Публиковался в журналах “Иностранная литература” и “Лехаим”. Автор ряда статей о средневековой еврейcкой поэзии. Работает в столичной школе № 179 (курсы “Литературный перевод”, “Иврит для начинающих”, “Арабский для начинающих”).
Живет в Москве. В “Новом мире” публикуется впервые.
Дом на Маросейке
Торчилин Владимир Петрович родился в 1946 году в Москве, окончил химический факультет МГУ. Доктор химических наук, профессор, лауреат Ленинской премии в области науки и техники, работает директором центра наномедицины в Северовосточном университете в Бостоне, США. Прозаик, автор книг: “Странные рассказы” (М., 1995), “Повезло” (США, 1997), “Время между” (М., 2000), “Кружок друзей Автандила” (М., 2006). В “Новом мире” печатается впервые.
А уж путь поколения
Вот как прост —
внимательно погляди:
Позади — кресты.
Кругом — погост.
И еще кресты — впереди.
Ольга Берггольц
I
Собственно, тогда это еще была не Маросейка, а улица Богдана Хмельницкого, и Маросейкой ее называли те немногие, которые не просто дожили до семидесятых с предреволюционных времен, но еще и в противовес тотальному вытравливанию не только исторической, но даже и топонимической памяти, в знак непреходящего внутреннего протеста и неприятия того, что именовалось новым образом жизни, держали в голове и даже лелеяли старые названия улиц, каким-то странным образом не дававшие исчезнуть и другим воспоминаниям о нормальной когдатошней жизни. Правда, говоришь Маросейка — и вспоминается Никола в Блинниках, Косьма с Дамианом, Румянцевский дом или Салтыковская усадьба, а говоришь Богдана Хмельницкого — и, кроме жуткого мясного, где и мяса-то нормального уже много лет не было — мослы одни, толпы пьяных скотов у пивняка и входа в комсомольский ЦК в начале улицы, ничего в голову и не приходит — хорошо ли это; или же те тоже не очень многие из молодых, которые пользовались этими старыми и, в общем-то, ничего не говорящими их сердцу именами просто в знак независимости мышления и не слишком опасной фронды... Да...