— Из-за Егора? — спросил отец.
Надя не сразу поняла, что он говорит о ее бывшем муже.
— Да, — помолчав, сказала она.
— Я предупреждал, чтоб ты не спешила с браком?
— Предупреждал.
— Вы же были дети, — огорчился отец. — Совсем еще дети.
— Да, — согласилась Надя, — мы были дети.
— Хорошо, что ты это признаешь, — сказал отец. — Значит, ты немного повзрослела. Надеюсь, ты уже отошла от горя и теперь возьмешься за ум.
Надя пообещала, что обязательно возьмется. На следующий день она явилась на занятия. Глядела в лица студентов и не узнавала их; а они на нее даже не глядели. Учеба налаживалась. В один из пасмурных дней Надя случайно подслушала разговор одногруппников. Они говорили о странном фотографе, который пристает к девушкам у дверей публичной библиотеки с непристойным предложением.
— Не удивлюсь, если это тот самый маньяк, Молния, который убивает детей, — сказал староста группы, грызя ноготь на указательном пальце.
— Очень может быть, — сказала светленькая студентка.
— Я так не думаю, — сказала темненькая студентка.
Она посмотрела на светленькую свысока, а та в свою очередь посмотрела свысока на темненькую: они воевали за благосклонность старосты. Светленькая пыталась влюбить в себя старосту, поддакивая ему, а темненькая — возражая. Староста же вообще не любил девушек; он предпочитал обкусывать ногти и мечтать о блестящей карьере, которая ждет его в будущем. Надю заинтересовал странный фотограф. Она подумала: вдруг это Меньшов. Он ведь тоже странный. Дома ее интерес притупился. Она жила одна, соседи по блоку переехали, и каждый вечер Надя слушала стук своего сердца в тишине. Чтоб отвлечься от тишины, она включила компьютер и зашла в аську. Сразу пришло сообщение от незнакомца: привет. Привет, не глядя, напечатала Надя. Она была счастлива, что хоть кто-то обратил на нее внимание.
— Давай займемся виртуальным сексом, — предложил незнакомец.
Надя не хотела заниматься виртуальным сексом, но ответила «давай», лишь бы незнакомец продолжал ей писать.
— Я целую тебя в губы, — напечатал незнакомец, — и глажу в это самое время твои груди через тонкую маечку. Тебе нравится?
— Нравится, — напечатала Надя.
— А что на тебе надето? — спросил незнакомец.
— Не помню, — напечатала Надя.
— Я приподнимаю на тебе маечку, — напечатал незнакомец, — и глажу твои напряженные сосочки.
— Здорово, — напечатала Надя. Ей хотелось зевать.
— Я залезаю рукой тебе в трусики и ласкаю тебя пальцами между ног, там горячо, я целую тебя в губы и засовываю язык в рот, твой крохотный язычок порхает как бабочка под моим жестким напором.
— Круто, — напечатала Надя.
Незнакомец замолчал. Надя ждала. Незнакомец молчал. Надя напечатала: «А что дальше?». Незнакомец вышел из аськи. Надя подождала, может, к ней еще кто-нибудь постучится, но никто не постучался. Она закрыла аську и открыла браузер. На сайте городских новостей прочла новость о новой выходке серийного убийцы: посреди ночи он подложил на ступени, ведущие в мэрию, половину еще теплого сердца, а на стене написал краской: «Одну половинку сердечка я оставляю себе, а другую дарю городу. Молния». Поначалу считалось, что сердце принадлежит несчастной маленькой девочке, но вскоре выяснилось, что сердце свиное. Может, выходку учинил вовсе не серийный убийца, а злой шутник-подражатель. Представитель МВД заявил, что шутка не удалась, и МВД приложит все силы, чтоб найти и покарать преступника. Надя несколько раз перечитала новость, но так и не поняла, смеяться ей или плакать. Она выключила компьютер и стала прислушиваться к ночным звукам. Ночных звуков не было. Надя испугалась, что все в мире исчезло, кроме нее и этой комнаты. Она швырнула дрожащее тело к окну и распахнула створки, впуская внутрь помещения холодный воздух. У нее закружилась голова. В лицо ударил ветер, принесший горько-сладкие запахи далеких стран, которых Наде никогда не увидеть, и соль бесконечного океана, в котором Наде не искупаться, истошные крики чаек и тихий голос родного человека, который зовет с собою вдаль, и небо, боже, какое синее небо увидела Надя: не обычную серую муть, а настоящее небо, чистое и пронзительное, как вопль умирающей души. Она с ногами забралась на подоконник и потянулась к этому чистому небу, у нее дрожали руки и подгибались колени, внизу чернела пропасть, а вверху синело небо, вихрь поднялся в груди Нади, это был вихрь такой силы, что у нее заболели ребра; он устремил ее навстречу чему-то неизведанному, новому, все выше и выше, осталось совсем немного, сделать маленький шаг, но тут кто-то крикнул снизу: «Ты что творишь, дура!» — и Надя, очнувшись от наваждения, слезла с подоконника и закрыла окно.