— Скажи лучше, кто подначил тебя? — спросил чубатый.
Есть окраска!
Сказать им — Кто? Все равно не достанут!.. Но начинать отношения с Ним с доносительства? Вряд ли тогда полюбит!
— На что… подначил–то? — заныл я.
— Не дури! — рявкнул лысый. — Твои же дружки расскажут нам… что ты допускал… неоднократные выпады в адрес КПСС.
Да я и слова–то такого не знаю! — хотел воскликнуть я, но не воскликнул. Усугубит!.. Ну, дядя, подвел Ты меня! — я глянул вверх. В политику вмешался? А говорил, что лишь небесный царь нас интересует. Сказать? Тогда чем я буду лучше Иуды? Ничем! Охо–хо, тошнехонько! — как мой земной батя говорит. Лысый, шепнув что–то на ухо чубатому, быстро вышел. Чубатый, к моему изумлению, проводил его ненавидящим взглядом. Потом вдруг пригнулся ко мне и зашептал:
— Ты правильно сделал! Молоток! Я сам ее, суку, ненавижу!
Я в ужасе отпрянул. Кого… он ненавидит? Я похолодел. Не целил я ни в какие буквы, случайно рука подвихнулась, камень швырял абсолютно аполитично.
— Кого… ее? — произнес я шепотом минуту спустя. Неудобно, наверно, оставлять без ответа его горячий порыв?
— Ее, суку… Совдепию нашу! — произнес чубатый почти вслух.
А–а–а… Совдепию… Я вытер внезапный пот… это полегче, наверное, чем КПСС… хотя не намного.
— Я тебя вытащу, — шепнул чубатый.
Ч–черт! Такого горячего взаимодействия я не ждал! То есть слышал, конечно, что они парами ходят: один следователь злой, другой — добрый… но не в такой же степени? Я даже засмущался — его любви я вряд ли достоин: аполитично ведь кидал, честное слово!.. Но ему неловко, наверное, это говорить? Значит, обмануть его в лучших чувствах?
Я вздохнул. Явился лысый, бодрый и веселый.
— Ну вот, с дружками твоими побеседовали! — Он потер ладошки. — Подпишут как миленькие все, что надо! Но ты их должен понять! — Вдруг обнаружилось, что и он добр. — Твой дружок Жоз… без футбола — пустое место. А Кир твой… в священники метит! Так в патриархию уже вызывали его — дали понять, что в ближайшем будущем!.. Сам понимаешь, без нашего благословения… — Он развел маленькие ручонки. — Вот так. Ну а девка твоя, — (моя?) — сам понимаешь, своей работой повязана!
Он налил из пыльного графина воды и с наслаждением выпил.
— Ну, а ты как? — Он дружески глянул на меня.
— Я как? Да пока никак… — промямлил я.
— Поможем! — бодро проговорил лысый и, что–то шепнув чубатому на ухо, вышел. Тот с ненавистью поглядел ему вслед и прошептал:
— Сталинист херов! Хочет пресс–хату тебе прописать!
— А… что это такое… пресс–хата? — пролепетал я.
— Да примерно то же самое… что просто пресс! — Он жалостливо глядел на меня, словно прикидывая: выдержу ли?
— Ну ничего… я все тебе сделаю, — шепнул он тихо настолько, что мне как бы и померещилось.
Что — все? Все для пресс–хаты? С этим вроде бы и лысый справляется?.. Расспрашивать было неудобно.
— Уведите заключенного! — подняв трубку, вдруг рявкнул он.
Приученный уже к шепоту, я вздрогнул.
Полуголый тип с татуировкой “Гера” явно теперь проявлял ко мне интерес: видно, проинструктирован.
— Ни за что взяли? Понятно! — абсолютно издевательски повторял он.
Стукнула, откинувшись, дверь, и вошел еще один — ничуть не лучшая харя… “Не лучшая харя” — это я запомню. Надо запомнить! Какая–то просто болдинская осень в тюрьме!
— Шо… этот? Тю! — проговорил вошедший разочарованно, увидев меня.
— Ничего… меньше работы, — усмехнулся Гера.
— Наверх давай… оттуда падать будешь! — скомандовал вошедший.
Я покорно полез. Ну что ж… если хочет Бог, чтоб я пострадал по политическим мотивам, — пострадаю по политическим… Хотя логику Его отказываюсь понимать! Почему–то вместо радости — всякие гадости! Ну хорошо. Как надо падать?
Две пары добрых глаз всплыли у койки.
— Нам велено тебе кости переломать, — проговорил ласково Гера. — Но ты нравишься нам… Мы по–другому сделаем.
Как?
— Полотенчиком обвяжем тебя, — прошептал он. — Видок будет что надо… зато кости целы.
Что–то все тут перешли на шепот.
— …Полотенчиком? — обрадовался я неизвестно чему.