— …Похмелиться? — Кир выковырял из земли бутыль, в которой плескалось.
— Не–а! — бодро ответил я.
— …Так ты на самом деле, что ли, священник? — не удержался я от вопроса.
Мы спускались с горы, навстречу солнцу.
Кир поморщился. Ясно, что вопрос: “А на самом ли деле было?” — самый нестерпимый для верующих.
— …И воздвиг он в душе своей Храм, — как бы про себя, не для моих неблагодарных ушей, бормотал Кир. — И были стены этого Храма прочней сотни крепостных, и достигали они небес…
— А… настоящий храм… есть? — снова не удержался я от бестактности.
Кир глянул на меня с сожалением: настоящий Храм должен быть в душе! — но тем не менее кивнул на пыльный купол, поднимающийся над крышами поселка. Но что–то я не заметил там креста.
“Механический цех, наверное”, — подумал я.
В те годы многие храмы были механическими цехами.
Спустившись, мы шли по пыльной улице. Кир молчал. Потом он распахнул калитку в высоком заборе, и мы вошли в заросший дворик, поднялись на крыльцо. В полупустой комнатке пыльный луч солнца косо бил в пол. Мы постояли молча.
— Вот здесь… в этом луче… я и увидел, — выговорил Кир.
Я изумленно поглядел на него… нормальный вроде парень? И Кир четко просек мой взгляд, усмехнулся:
— Да… абсолютно нормальный парень… в университете учусь… — С последним словом он явно замешкался, не сказать ли “учился”. — И вдруг!.. Отдыхать приехал… вот эту комнатку у Жоза снял…
Мы молчали. Надо было говорить дальше, но я испугался, верней — разволновался. С чего бы это? Да просто мне понравился Кир, из пропасти, можно сказать, вытащил меня… А теперь, боялся я, начнется что–то мучительное — придется кивать и улыбаться. С трудом. Вряд ли “знамение”, о котором порывается рассказать Кир, окажется качественным, наверняка что–нибудь несусветное и при этом ужасно банальное: златые одежды… полный любви взгляд… что–то есть в этом невыносимое.
— А почему, кстати, — Жоз? Что за имя? — “заинтересованно” воскликнул я.
От этого “кстати” Кира покоробило. Ничего себе “кстати”!.. Явно — ни в грош не ставят его слова!
— …А–а… чушь! — после долгой паузы ответил Кирилл. — В футбол он играл за местное “Торпедо”. Жаирзиньо прозвали его. Жоз, короче.
Кир отводил глаза, явно обиженный моим отношением. Но что я мог? С горящим взглядом выслушивать его, страстно поддакивать? Это и ему бы показалось дурным вкусом!
— В общем, был я в местной епархии… — Закрывая тему, Кир безнадежно махнул рукой.
Вот и хорошо! Я давно уже переминался с ноги на ногу, мечтая выскочить.
— Вопрос, наверное, неуместный… но сортир где?
— Во дворе, разумеется, — холодно сказал Кир.
Прямо через заросли я устремился к “скворечнику”.
— Эй, черепастый! — донеслось до меня. Помнит, оказывается!
Я послушно застыл. Жоз входил в калитку.
— Вербовал? — Он кивнул на окно постояльца.
Что я мог ответить ему?
— Сонька тоже говорит — креститься… Но ее я понял: у нее венчанье на уме!
Я только знаю, что у меня на уме.
— …А что команда скажет?! Тренер? — напирал Жоз.
— Так передай ему… — Он кивнул на окна Кира и характерным жестом стукнул по сгибу руки.
Почему я должен “это” передавать?!
К счастью (оказывается, и счастье ходит рядом), Кир сам вышел на крыльцо и все увидел.
Жоз, неожиданно смутившись, начал чесать сгиб руки.
— Ну что… может, опохмелимся? — Кир неожиданно вынул из сумки бутылку. Вот это гуманный жест!
Потом я все же добрался до “скворечника”, сидел там, пытаясь отвлечься, с куском газеты в руках: “Когда же коммунист станет настоящим хозяином производства?!” Тоже вопрос! Мне–то казалось, что он давно уже стал!
“В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
Оно было в начале у Бога.
Все чрез Него н б ачало быть, и без Него ничто не н б ачало быть,
что н б ачало быть.
В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.
И свет во тьме светит, и тьма не объяла его”.
Кир бормотал это безо всякого выражения. Все в липком поту, мы поднимались с ним по спиральной дороге, никуда не сворачивая, и наконец уткнулись в железные ворота с табличкой: “Санаторий „Горный воздух”. Управление делами ЦК КПСС”.