— Вот она, «церковь»! Понял, нет? — проговорил Жоз яростно. — Виллы их!
Из угла площадки, как три кобры, упруго торчали три кабеля разных расцветок.
— Энергия, вода, канализация — все подведено! На это и работаем!
— А я… что же делаю здесь?
— Ты? — Жоз как бы впервые увидел меня, цепко оглядел, оценивая. Народ-то, конечно, народ… но и народ тут не очень простой. — Пристяжным пойдешь!
— К… кому?
— А кто больше сена кинет. Ну, не тебе, ясное дело!
— А.
После такого урока политграмоты нужно было проветриться. Я спустился с горы мимо пятнистого омоновца, который глянул, как я выхожу, явно косо, но не решился остановить.
Пошел по набережной, ловя ветерок. Да-а-а, изменилось все! Вот ограда, за ней раньше был молодежный международный «Спутник», из-за которого я, собственно, здесь и появился. Жизнь тут бурлила, как лава! Какие были танцы!.. Полное запустение! Двинулся дальше… Прежде вся набережная была занята огромными общественными столовыми, на которых обязательно висел плакат вроде такого: «Здесь проходят практику ученицы Сумского кулинарного училища», и крепкие молодые девчата сновали в белых халатах на голое тело. Теперь тут были сплошь частные закусочные, нависающие бетонными полукругами над пляжем. Все уже — семейные: мать — тучная горянка-повар, сын-красавец хозяин, невестка-официантка. И блюда стали национальные — айран, хычын. Да, частная семейная инициатива сплоченной нации побеждает все!
Я долго патриотично шел согласно указателям на «Казачий рынок», но и там были лишь горцы и горянки.
На обратном пути, приустав, я присел в таком маленьком национальном кафе на легкий пластмассовый стул. Заказал усатой хозяйке хычын с картошкой и стал ждать. У раздачи сидела тоненькая задумчивая девочка с черной косой. На бетонный барьер, поднимающийся над пляжем, забралась мощная баба в купальнике, вся красная, слегка шелушащаяся от загара. На ее руке я с удивлением увидел повязку с надписью «Контроль». Она зорко оглядела посетителей, потом, повернувшись к хозяйке, рявкнула:
— Вы почему родную дочь не кормите?
Девочка с косой грустно улыбнулась.
— Не ест! Влюбилась, наверное, — улыбнулась и хозяйка, нежно глядя на дочь.
— Как торговля? Все, надеюсь, в порядке? — спросила контролерша.
— Нэ совсэм! — вздохнула хозяйка. — Вон видите… У моря? Женщина с сумкой, в длинном платье? Ребенок рядом с ней, за юбку держится? Пирожки на пляже продают — видите сумку у нее!
Тут как раз один из сплошной массы тел на пляже поднял руку за пирожком.
— Сейчас! — рыкнула контролерша и, спрыгнув на гальку, пошла к кромке моря, воинственно выпячивая грудь и живот.
Дул сильный ветер, и слов оттуда было не разобрать, но все было ясно: контролерша показывала длинной худой женщине с сумкой, с малышом, вцепившимся в юбку, своей мощной дланью вдаль, за мыс, замыкающий бухту и слегка расплывающийся в знойной дымке. Женщина что-то долго говорила, контролерша кивала, но после снова грозно указала на дальний мыс. Женщина с еле успевающим за нею дитём пошла поперек пляжа, подсадив ребеночка, поднялась на парапет.
Контролерша, еще более раскрасневшаяся, вернулась сюда.
— Говорит, беженка, осталась одна с ребенком, — как бы вздохнув, сообщила контролерша. — Но что делать? Порядок есть порядок! Я указала ей, где она может торговать!
— Спасибо, Лариса Захаровна, — скромно проговорила хозяйка.
Да, жизнь не проста. Пойду расстраиваться. Но тут хозяйка подала мне на промасленной бумаге хычын — большой пирожок с картошкой, такой горячий, что я долго не мог прикоснуться к нему.
За крайним столом у входа сидели три грозных небритых горца. Два молодых и один пожилой, громко гортанно переговаривались, всячески показывая, что они хозяева здесь. Огромный белесый богатырь в узкой майке-борцовке, отобедав тут с пышной женой и маленькой дочкой, прошел мимо горцев и — случайно или намеренно? — опрокинул пустой пластмассовый стул за их столиком. И даже не повернувшись к ним, медленно и могуче удалялся по набережной, держа дочку за крохотную ручку.
Юные горцы яростно глядели ему вслед, потом впились взглядом в старейшину: что сделать с этим? Зарезать? четвертовать?
— Ай, что за стулья стали делать? — весело проговорил старец. Он говорил теперь по-русски. Чтобы и я понимал? — Раньше такие стулья были, что и не сдвинешь, а теперь — сами от ветра падают!
Горцы с облегчением рассмеялись. Обкусав хычын, я поднялся и пошел в мой ад.