— Куда… глянуть? — неуверенно спросил я.
— А хоть к себе домой! — лихо произнес командир.
— Как?
— А так. — Он кивнул на глазные резиновые присоски перископа. — Берешь и смотришь! Через спутник — любая площадка на ладони!
— А можно тогда — на дачу? Комары! Деревенька под Петербургом. Песчаная улица, дом шесть.
— Рубанцук!
— Е! — откликнулся Рубанцук, прилип скулами к присоскам перископа, как на флейте, поиграл кнопками. — Е! — отлип с легким шелестом и почему-то с изумлением уставился на меня: — …То ваша жинка?
— Что там? — Я кинулся к перископу. Рубанцук продолжал изумленно смотреть на меня. Я прилип к окулярам… Нет… Все ничего вроде… Ничего.
Я увидал нашу дачу и жену с дочкой. Окруженные радужным, чуть размытым силуэтом-повтором, они стояли на высоком подоконнике и мыли окна. Из таза шел пар. Да-а-а. Видно, холодно у них! При этом они о чем-то спорили — у дочки даже ноздри побелели. Что ж такое?!. Ну вот, улыбаются… Слава богу!
Я отлип от потных присосок, вздохнул, выпрямился. Слеза, что ли, жжет щеку? Торопливо утерся. И снова — пока не переключили — припал к окулярам.
О! Новое дело! У сосны, ниже подоконника, стоит какой-то маленький коренастый мужчина и спрашивает у жены что-то трудное, судя по тому, как напряженно она морщится, сосредоточиваясь. Вот, улыбнулась! Поняла? Что именно, интересно? Радостно закивала. Мужик повернулся в профиль, и хотя профиля у него почти не оказалось, я мгновенно узнал его — именно как раз по этому! Кореец Е, который в Вашингтоне конгресс возглавлял, а потом однажды сюда приезжал, перевел две строки из моих сочинений на корейский. Меня ищет! Неужели эта дура не понимает? — заерзал, но от присосок не отлип. Пусть хоть неполная информация, но будет… Меня ищет! А эта никак не может ничего объяснить ему, крутит красными от воды ладошками, выгибает их, показывает куда-то за угол хибары. Что там?.. Да-а, крупно повезло мне!
Весь извертелся, и почесуха мной овладела, но даже не почесаться — за трубу руками держусь.
Кореец за угол ушел!.. Нет, это невозможно!
Отлип, стал чесаться, потом на Чашечкина взглянул.
— А со звуком нельзя?
— Не… со звуком нам ни к чему! — Командир как-то странно раскраснелся, покачивался и немного икал. Успел, похоже, выпить, пока я так страстно глядел в пространство.
— Вижу цель! — вдруг гаркнул Рубанцук, прильнувший к соседнему перископу.
«Цель»?! Это что — «цель»? Я снова согнулся к присоскам, сдвинув даже самого командира. Тот — чувствую его плечо! — прильнул к соседнему, оттеснив Рубанцука.
И за стеклышками уже — ни корейца, ни дачи!
Серая стальная граница неба и моря, и на ней — длинный приплюснутый силуэт танкера.
— Товсь! — отрывистая команда каперанга.
За пультами защелкали тумблерами, завыли какие-то движки… На картинку опустилась цепочка из крестиков — самый большой крест наползал на танкер.
— Пли!
Прошла секунда — может быть, все это не правда? — и вдруг точно на крестике, на середине танкера, вспыхнуло пламя и поднялся дымок.
— Цель поражена!
Как жестяная мишень в тире, корабль стал переламываться, задирая нос и корму и проваливаясь серединой.
Я отлип от присосок, желая глянуть в глаза Чашечкину или Рубанцуку, но им было не до меня: они радостно глядели в глаза друг другу! Все, что досталось мне, — это не очень уверенный взгляд Петра.
— Знал бы ты, чью нефть они возят! — воскликнул Петр.
— Чью?!
Петр открыл рот… потом захлопнул. Понял, что, даже узнав, «чья нефть», я не успокоюсь.
— Ну… все?..
— Э! Это куда ты? — Петр, догнав меня у лифта, ухватил за плечо.
— До хаты.
— Нас люди ждут!
Опять — «люди»?.. А заменить их на что-нибудь нельзя?
— Сейчас уже… сладкое будет! — Петро лихо подмигнул.
Друзей наших уже не оторвать было от перископов. Мы ушли. Выйдя, я оглянулся на башню — эта «доставаемость» любой точки земного шара взволновала меня. Наверняка скоро «достанут» что-нибудь не то — из-за чего и башне не поздоровится: Чашечкин не угомонится.
— Маленько опаздываем! — сказал Петр.
— Ну, тогда надо было их попросить, чтоб нас в ракету зарядили!
— Да нет — тут близко! — Петро, сочтя этой шуткой, захохотал.
Мы сели в машину.
— Имидж-то будем делать? — Петро поднял полотенце.
— Закинь эту портянку куда подальше! — крикнул я.
— Да нет, эта штука теперь поглавнее нас будет! — Петр бережно убрал «портянку» в портфель.
На его дребезжащей «Ниве» полезли в гору.