Володька усмехнулся:
— Профиль надо менять. Кому твой экстрим нужен? Сотне тинейджеров прыщеватых, да у них денег нет. Купят раз в год бандану за чирик — и рады…
— Я не только из-за коммерции экстримом торгую, — загорячился Макс. — У меня симпатии, принципы…
— А-а, симпатии. — Володька, сморщившись, поставил на пустую тарелку из-под борща тарелку с бифштексами и пюре, как делали мы когда-то в школьной столовой. — В трубу вылетишь со своими симпатиями, вот и все.
Некоторое время ребята молча, с серьезным видом наблюдали, как Володька поедает второе, чего-то словно бы ждали. Джон наконец не выдержал:
— Ну так ты нам поможешь дело сделать или как? Мы тоже в долгу не останемся.
— Попытаюсь, — отламывая вилкой кусок мяса, кивнул Володька. — Поспрашиваю кое-кого. Но твердо не обещаю.
— За шесть штук грина. Можно больше.
— Хм…
— И слышь, Вэл, желательно побыстрее. А то этот… он ведь тоже ищет. Мы б хоть сегодня купили, только куда везти такую гору…
— Погоди! — перебил, аж привстал Влад. — Слушай, Вэл, а может, к тебе пока, на склад? У тебя ж там хоромы…
И Володька тоже вспыхнул, точно защищаясь, выставил руку:
— Там сейчас под завязку — не протолкнуться. И речи нет! Только сегодня фура пришла, Ромка вон, — в голосе его появилось чуть ли не сострадание, — разгружать замучился.
Ребята непонимающе глянули на меня (дескать, при чем здесь какой-то Ромка) и снова повернулись к Володьке. Джон, постукивая о столешницу, выровнял пачку бумаг.
— Документы возьмешь показать?
— Пока не надо, — мотнул головой Володька. — Если наклюнется что, созвонимся.
— О’кей…
Перетаскивая коробки с обувью из «мерседеса» в свою «девятку», Макс заметил:
— Не бережешь ты, Вэл, тачку. Я б такую…
— В музей поставил, — досказал хозяин «мерса» и объяснил: — Пускай вкалывает, как и я. Как там? Машина — это не роскошь, а средство передвижения.
Макс невесело пошутил:
— Может, поменяемся тогда? Моя неплохо пока бегает, а корбобок в нее влазит даже больше. А?
Джон и Влад дружно, но тоже без веселости хохотнули. Володька отмолчался.
Попрощавшись и договорившись встретиться вечером в клубе «У Клео», мы с Володькой отправились по магазинам и рыночкам собирать деньги. Шеф знакомил меня с продавцами и товароведами, видимо, готовя к тому, чтоб вскоре я заменил его в этом деле; пока еще не всерьез показывал, как считать выручку, сверяя ее с цифрами в накладных, как заполнять бумаги, где ставить подпись… Затем мы побывали в однокомнатке на улице Харченко, которую Володька купил года два назад и теперь держал про запас, собираясь выкупить ту, на Приморской. А в этой, по всей видимости, предстояло жить теперь мне.
Квартира сразу показалась мне неплохой, хотя была захламлена, с выцветшими обоями и старой мебелью. На вещах лежал толстенный слой пыли, а шторы были темные, будто траурные занавеси. Но ничего, наведу порядок, главное — метро совсем близко, пять минут прогулочным шагом.
Поужинав в кабачке где-то в центре (из окна виднелась золоченая игла Петропавловки), мы рванули в клуб — отдыхать… Правда, не обошлось без накладок: Володька вдруг заметил, что я в кроссовках, ругнулся и круто, аж колеса завизжали, развернул машину. Я испугался:
— Что такое?
— Что-что… Не пускают в «Клео» в спортивном… Сейчас на склад завернем, обуем тебя по-человечески.
Я готов был вспылить от этого оскорбительного «по-человечески», ведь мои кроссовки, которыми втайне гордился, стоили триста пятьдесят тысяч и выглядели очень даже симпатично… Но я промолчал, просто отвернулся от Володьки и стал смотреть в окно.
«Ничего, — успокаивал я себя, — это только начало, в начале всегда неловкость, спешка, хлопоты. Все устаканится, войдет в колею».
Хоть я и продолжал работать руками — возня с коробками была основным моим занятием, — но вскоре начали сползать мозоли. Толстая, желтовато-темная кожа отслаивалась большими пластами и напоминала кусочки пластмассы. Она отслаивалась повсюду — и с ладоней, и с пальцев, даже с запястий. Я подолгу царапал руки, ковырял мозоли, отщипывал их… Я мог заниматься этим часами, забывая обо всем другом, тем более что видел преображение — под отмершей кожей появилась новая, тонкая, розовенькая, как у младенца…
Как я и предполагал, после нескольких хаотических дней привыкания установился устраивающий меня распорядок жизни. Я просыпался около девяти утра под тарахтенье будильника, не спеша пил кофе, съедал парочку бутербродов с маслом или ветчиной, заодно смотрел телевизор. Что-нибудь развлекательное — клипы по МТV или телеигру, — а потом ехал на работу.