Нет-нет, сегодняшнему студенту-историку не понять, какое садистическое наслаждение испытываешь от такого вот зачина публикации: “Автор публикуемой записки А. И. Спиридович был одним из выдающихся жандармских офицеров царствования Николая II”.
Из предисловия профессора Иллинойского университета: “Ранее не публиковавшиеся очерки Спиридовича о дореволюционном антисемитизме направлены на доказательство того, что высшая администрация и полицейские чины в России, как правило, не были антисемитами и что они прилагали значительные усилия, чтобы защитить евреев от стихийных проявлений вражды <…> Невозможно определить точно, когда были написаны эти очерки. По-видимому, Спиридович писал их в Париже в то время, когда Гитлер уже пришел к власти и развязал мировую войну; автору важно было показать, что волна антисемитизма, захватившая Европу, не была порождена ни царским двором, ни вообще русской бюрократией”. Документ изготовлен как внятное повествование и, несмотря на множество фактов и фамилий, местами обнаруживает в себе (сам автор этого явно не ведает) изрядную дозу юмора.
Хранится рукопись, само собой, там , в Архиве Библиотеки Йельского университета ( box 26, envelope ).
Е. Л. Рудницкая. Чаадаев и Чернышевский: цивилизационное видение России. — “Вопросы истории”, 2003, № 8.
“Чернышевский более западник, чем Чаадаев”.
“Сходство их воззрений в плане этической, нравственной позиции человека дополнялось абсолютным исключением революционного начала”.
Шеймас Хини. Стихи. С ирландского. Перевод и вступительная заметка Григория Кружкова. — “Дружба народов”, 2003, № 6.
“Стихи Шеймаса Хини на смерть Бродского написаны той же строфой, которой когда-то Оден проводил в гроб Йейтса, а четверть века спустя сам Бродский оплакал смерть Элиота. Четырехстопный хорей, по обычному раскладу, считается размером детских стишков. Теперь же, после этих трех поэтических реквиемов (даже четырех, если вспомнить, что Оден заимствовал его из йейтсовского же стихотворения-завещания „В тени Бен-Балбена”), он будет ассоциироваться и с похоронным маршем” (Г. Кружков).
“<…> Как ты бешено пылил / На английском! Как любил / Гнать на нем аж миль под сто, / Как на угнанном авто! // Лишь язык боготворя, / Верил в слово ты. А зря. / Копы времени, озлясь, / Лихача вдавили в грязь. // Так смирись, как Гильгамеш, / И лепешки праха ешь, / Помня Одена завет: / Только этим сыт поэт”.
С. В. Холяев. Три февраля 1917 года. — “Вопросы истории”, 2003, № 7.
“Несмотря на внешнюю противоречивость событий в феврале 1917 года, они развивались на редкость последовательно. Февраль мог состояться, победить, лишь при одном условии: вовлечении в него всех оппозиционных сил. При любом другом развитии ситуации его ждало поражение. Ни антивоенный, ни чисто социалистический Февраль не имел шансов на успех. Самые важные роли в этом удавшемся политическом действе достались либералам и умеренным социалистам. Либералы, и только они, сделали возможной мирную победу Февраля, обеспечили легкий переход власти от старых структур к новым. Без них драматическое столкновение самодержавия и социалистов было неизбежно. Умеренные социалисты (меньшевики и эсеры) выступили главными творцами Февраля и в результате его победы стали самой влиятельной силой в стране. Именно они в критический момент, когда поражение антивоенного восстания в Петрограде казалось неминуемым, привлекли либералов на свою сторону. Таким образом, передавая в феврале власть либералам, меньшевики и эсеры не предали восставший народ (как утверждали советские историки), а избрали оптимальное решение, позволившее предотвратить поражение революционных сил. И все же интересы политических сил, причастных к победе Февраля, совпали лишь на короткое время…”
Валентина Чемберджи. О Рихтере его словами. Фрагменты из книги. — “Дружба народов”, 2003, № 7.
Новые материалы после книги В. Ч., изданной 10 лет назад. Азиатское путешествие с Рихтером, его “Воспоминания о детстве”, нигде еще полностью не публиковавшиеся.
“Папа по вечерам всегда занимался, по два-три часа. Я сидел на коленях у мамы (чувство защищенности) — в этот период я привязался к маме по-настоящему. А папу я абсолютно не боялся, хотя очень уважал. Однажды на меня наябедничали. И мама велела, чтобы папа меня отдубасил.
Папа занимался, и вдруг у меня шелохнулась внутри эмоция, и мне показалось: начали распускаться на глазах цветы, мне и сейчас так кажется. Ноктюрн № 5, Fis-dur.