Вдруг 8 сентября “письмо по телефону” от Димы: состоялось решение редколлегии “Нового мира”: в № 12 за 1988 — напечатать мою Нобелевскую лекцию с амортизирующим удар предисловием Залыгина, а в № 1 за 1989 — “Архипелаг”!!
Мы — и не верим, и потеряли добрый сон. И не смеем радоваться. Я потрясён смелостью обычно мягкого Сергея Павловича, как я его помнил по давним встречам в “Новом мире”. И чтоб облегчить ему — разрешаю снять из публикации несколько глав, самых невыносимых для советского уха, — “Голубые канты” (о чекистах), о власовцах...
Но, по словам Димы, “почти вся” московская интеллигенция не поняла моего упрямства: ну, зачем требовать сразу “Архипелаг”? Ну, и пусть бы печатали старые вещи, и хорошо.
Но из Эстонии — пришёл запрос именно на “Архипелаг”. И доселе неведомый “Литературный Киргизстан” — хотел сразу “Архипелаг”! Журнал “Наше наследие” просил главы из “Колеса”. “Книжное обозрение” тем более имело теперь право что-нибудь напечатать, за свои пострадания. “Нева” желала печатать “Круг”. В Ленинграде неизвестный нам артист выступал в клубах с чтением моих рассказов, кто-то — с лекциями обо мне. Вышел фильм “Власть соловецкая” — в нём несколько раз читаются отрывки из “Архипелага”, но боязливо не называя источника. А всё ж ручейки прорываются…
И стало грозить анархическое самовольное раздёргивание моих текстов — и ещё, может быть, искажённых? не проверенных никем. Прослышав о решении “Нового мира”, другие рванулись тоже печатать что-нибудь моё: кто рассказы, кто крохотки, кто старую публицистику. А решительный критик В. Бондаренко, да где — в издательстве “Советская Россия”, уже запускал сразу целый сборник по своему личному отбору, без “Архипелага” (и уже отметился в американской прессе как “первый публикатор Солженицына”). А кто брался самовольно “театрализовать” “Ивана Денисовича”. Так — мог, навыворот, потечь отвергнутый мною путь.
Ещё никакого разрешения на меня не было — а временный глава Союза кинематографистов Андрей Смирнов звонил из Нью-Йорка: хотим устроить в Доме кино в декабре, к 70-летию, вечер. А я — что ж? не смею возражать, но ведь и приехать не могу.
Мы потрясены. Какое-то тревожно-рассветное марево. И каких внезапностей ещё ждать?
А прикатила такая. Пока я медлю с “Архипелагом” (я ли медлю?), в Москве создался “Мемориал” — и шлёт мне телеграмму с приглашением быть членом их Совета. Оставаясь в Вермонте? (Впрочем, первую их телеграмму возвратили: “Адрес недостаточен”. Эпизод попал в “Нью-Йорк таймс”, тогда вторую телеграмму пропустили.) Шестнадцать подписей, во главе Сахаров. — Но нельзя же с неснятой “изменой родине” как ни в чём не бывало — да через океан — включаться в реальное дело? Что отвечать? И за верхушкой Совета может быть растёт масса, пытливая молодёжь, не обидеть её. Ответил телеграммой [2] .
А общественный напор — такой необычный, непривычный для властей, да и для самих людей, напор, сотканный из решимостей, сознаний и воль, — он рос. И в пользу возврата моих книг, и самого меня — тоже. С лета и в осень 1988 лились потоком письма в редакции газет и журналов, звучали голоса на собраниях, митингах, вечерах: “Хотим знать правду! И что именно пишет Солженицын? Опубликуйте его книги!” (Многое мы узнавали из быстроотзывчивой тогда парижской “Русской мысли”, другое — с большим иногда опозданием.) Недавно рождённая московская “Экспресс-хроника” и рижский самиздат ещё в январе 1988 требовали издать “Архипелаг” массовым тиражом и “провести солженицынские чтения к его 70-летию”.