Марина Бородицкая
Герб и дата
Бородицкая Марина Яковлевна родилась в Москве. Окончила ГПИ иностранных языков. Поэт, переводчик, автор лирических книг и стихотворных сборников для детей.
* * *
Листья узкие, как рыбки,
серебристые с изнанки,
глянцевые на зеленом,
весь усыпали газон.
Даже влажный запах прели —
точно запах свежей рыбы,
серебра на пестрой гальке,
чешуи на сапогах.
Но они уже не бьются
и почти не шевелятся:
яркой грудой снулой рыбы
возле ивы полегли.
Их серебряные души
затрепещут в теплых тучах,
порезвятся на просторе,
соберутся в косяки —
и умчат туда, где ждут их
с распростертыми ветвями,
где их помнят поименно,
знают каждую в лицо.
Сон
Пред небесной медкомиссией
стоит мой жалкий дух:
Зренье дрянь, неважно с мышцами,
на троечку слух.
Голый, взвешенный, измеренный —
дурак дураком,
На него глядит сощуренный
архангел-военком.
Сам воинственный, таинственный
святой Михаил
Задает вопрос единственный:
— Усердно ль служил?
— Я старался… всеми силами…
дудел… пробуждал…
Гавриила вон спросили бы —
награды не ждал…
— Ты слонялся, ты повесничал,
валял дурака,
Дрых на травке, лоботрясничал,
глазел в облака,
Высоты не взял завещанной,
не отнял у тьмы, —
Ты опять проснешься женщиной
в начале зимы.
* * *
Оказывается, можно
послать молитву по факсу
в Иерусалим:
там ее свернут в трубочку,
отнесут к Стене Плача,
сунут в щель — и порядок.
Если так, почему нельзя
просто закрыть глаза,
мысленно встать у Стены,
уткнуться лбом
в шершавые гладкие камни
и молча сказать:
Отче наш, Адонай,
Наму Амида Будда,
ради тьмы несмышленых
и нескольких просветленных —
пощади,
разожми кулак!
* * *
У тебя все схвачено, милый:
на запястье приручённое время,
ты летишь сквозь дикое пространство —
в одомашненном, на толстых колесах,
прямо в уши тебе льются звуки
дрессированного эфира,
потому что высоко во вселенной
кроткий спутник бегает по кругу.
А на мне только джинсы и рубашка,
из которых выросли дети,
и ни музыки вокруг, ни эфира,
ни штампованного железа, —
две-три строчки в уме, но их не видно,
даже книжку, погляди, я закрыла.
У тебя все схвачено, милый,
что же ты отдергиваешь руку,
не коснувшись меня, и так сердито
дуешь на ушибленные пальцы,
будто натолкнулся на преграду?
Песенка предвесенняя
Ох, подружки, удержите от греха:
Лезет в голову такая чепуха!
Огурец ли очищаешь иль морковь —
Как скаженная бежит по жилам кровь.
То ли правда молодой весны гонцы
Как послали, так и прут во все концы,
То ли жизнь, как эта зимняя пора,
Не уйдет не покуражась со двора…
Ох, подружки, ох, старушки, караул!
Мне петрушки корешочек подмигнул.
Всюду в мире небывалые дела,
В холодильнике картошка родила.
* * *
Детскую книжку дарю по привычке врачу.
Доктор, не думайте, это не умысел низкий:
Знаю, что даром не лечат, и я заплачу
По прейскуранту, а это — судьбе на ириски.
Детские книжки дарили когда-то врачам,
Учителям, воспитателям: песни да сказки,
Что рождены не от гулкой тоски по ночам,
А от нечаянной радости, транспортной тряски.
Как начинали застывшие лица мягчать!
И у чиновников были же малые дети:
Пишешь, бывало, «От автора мальчику Пете» —
Глядь, к вожделенной бумажке прижалась печать.
Взятка ли хитрая, пропуск ли сквозь оборону —
Яркий, как яблоко, хрусткий ее переплет?
Детскую книжку подсуну при встрече Харону:
Вдруг покатает за так — и домой отошлет!
* * *
Эту кружку мне когда-то
В турпоездке, в час заката,
Улыбаясь виновато,
Подарил один поэт:
Посредине герб и дата,
По бокам, отдельно сняты,
Принц Уэльский и Диана —
Давний свадебный портрет.
Купленная в год разрыва
Молодой четы счастливой,
Кружка выжила на диво,
Прослужила много лет —
И все та же, что когда-то,
Только чуть поблекла дата
И в живых принцессы нет.
Эту кружку снявши с полки
В Норидже на барахолке,
Усмехнулся продавец
И сказал: «Фаянс, однако,
Продержался дольше брака,
Проживет и дольше века», —
И ведь угадал, шельмец!
Эту желтенькую кружку,
Венценосную старушку,
Перемою после кофе,
Уберу наверх, в буфет,
И уже не строну с места:
Пусть себе глядит с насеста
Молчаливым невермором,
Как сказал другой поэт.