Выбрать главу

Покаяние я признаю, но не как профессию и не как литер<атурный> прием — а как момент душевной жизни, краткий и пронзительный. Когда же начинают нянчиться со своим покаянием — тоже не люблю» (9 августа 1979 года).

Д. С. Самойлов — Л. К. Чуковской: «Я привержен удовольствиям жизни, я жизнь люблю „физически“ гораздо больше, чем умом. В этом моя слабость, но это мое свойство, видимо, единственное, что позволяет мне считать себя поэтом. (По какому-то самому большому счету я себя поэтом не считаю — не хватает гениальности.)

Понимая эту мою слабость, я не лишен раскаяния и покаяния, но считаю это делом „унутренним“, не для форума и не для литературного текста. Для меня это не тема литературы. Тут я с Вами совершенно согласен» (август 1979 года).

Л. К. Чуковская — Д. С. Самойлову: «По поводу Вас и старости. Мне кажется, старость не опасна людям, привыкшим к труду. Именно привыкшим, не то что „трудолюбивым“. Мне, например, до тошноты надоело работать. И нужда меня не гонит, у меня ведь иждивенцев нет. А вот ведь — труд — единственная оставшаяся у меня способность (потребность). И это спасает. А это просто привычка» (7 ноября 1982 года).

«Вот уже второй раз я НЕ делаю то, что должна и чего хочу. Я не поехала в Л<енингра>д на открытие доски КИ на нашем доме — там, где Корней Иванович, я и все мы жили 20 лет.

Вот это и есть главное настоящее унижение старости, милый друг, — не делаешь ни для себя, ни для других того, что должно, и того, что хочешь. Что сознаешь должным и желанным» (6 октября 1983 года).

Вспоминаю, что последнее, печально-предсмертное, письмо Самойлова вскоре после его кончины напечатали в перестроечном «Огоньке». В этом письме собеседник Лидии Чуковской сообщает, в частности, о скором таллинском вечере памяти Пастернака. Во время этого действа ему и предстояло умереть. А начинает он свое послание с грустно-пророческого: «Хочется иногда пожаловаться кому-нибудь старшему. Но старших почти нет. Один только Бог. А молодым тоже хочется старшего. Вот и пишут мне, приезжают. Насчет стихов я им что-то могу сказать. А им знать хочется — как жить. Да я откуда знаю? Трудно радоваться тому, что „нас призвали всеблагие, как собеседников на пир“…» (10 февраля 1990 года).

Сейчас, когда я составляю этот обзор, вероятно, уже вышла весьма объемистая книга (155 писем с комментариями) и умножилось количество откликов на эти письма, опубликованные в pendant недавно изданному тому переписки Л. К. Ч. с отцом (М., «Новое литературное обозрение», 2003). Из уже появившихся откликов см., например: Андрей Немзер, «Такие разные люди. Лидия Чуковская и ее корреспонденты» — «Время новостей», 2003, № 125, 11 июля <http://www.vremya.ru>.

А. И. Спиридович. Охрана и антисемитизм в дореволюционной России. Публикация Дж. Дейли. — «Вопросы истории», 2003, № 8.

Нет-нет, сегодняшнему студенту-историку не понять, какое садистическое наслаждение испытываешь от такого вот зачина публикации: «Автор публикуемой записки А. И. Спиридович был одним из выдающихся жандармских офицеров царствования Николая II».

Из предисловия профессора Иллинойского университета: «Ранее не публиковавшиеся очерки Спиридовича о дореволюционном антисемитизме направлены на доказательство того, что высшая администрация и полицейские чины в России, как правило, не были антисемитами и что они прилагали значительные усилия, чтобы защитить евреев от стихийных проявлений вражды <…> Невозможно определить точно, когда были написаны эти очерки. По-видимому, Спиридович писал их в Париже в то время, когда Гитлер уже пришел к власти и развязал мировую войну; автору важно было показать, что волна антисемитизма, захватившая Европу, не была порождена ни царским двором, ни вообще русской бюрократией». Документ изготовлен как внятное повествование и, несмотря на множество фактов и фамилий, местами обнаруживает в себе (сам автор этого явно не ведает) изрядную дозу юмора.

Хранится рукопись, само собой, там, в Архиве Библиотеки Йельского университета (box 26, envelope).

Е. Л. Рудницкая. Чаадаев и Чернышевский: цивилизационное видение России. — «Вопросы истории», 2003, № 8.

«Чернышевский более западник, чем Чаадаев».

«Сходство их воззрений в плане этической, нравственной позиции человека дополнялось абсолютным исключением революционного начала».

Шеймас Хини. Стихи. С ирландского. Перевод и вступительная заметка Григория Кружкова. — «Дружба народов», 2003, № 6.

«Стихи Шеймаса Хини на смерть Бродского написаны той же строфой, которой когда-то Оден проводил в гроб Йейтса, а четверть века спустя сам Бродский оплакал смерть Элиота. Четырехстопный хорей, по обычному раскладу, считается размером детских стишков. Теперь же, после этих трех поэтических реквиемов (даже четырех, если вспомнить, что Оден заимствовал его из йейтсовского же стихотворения-завещания „В тени Бен-Балбена“), он будет ассоциироваться и с похоронным маршем» (Г. Кружков).