“Хотин” — лишь иллюстрация, вначале была полемика с небезызвестным В. К. Тредиаковским. Оба теоретики, и оба практики, оба шли по правильному пути. Один размашисто пишет “Новый и краткий способ к сложению российских стихов”, это 1735 год. Ломоносов только что оказался в Петербурге, и это одна из его первых книжных покупок в столице империи. Ломоносов отвечает через четыре года “Письмом о правилах российского стихотворства”. При этой коллизии хорошо бы вспомнить еще одного современника двух поэтов: “Мертва теория...” Ломоносовскую теорию оборонял “Хотин”.
Рискнем все же на цитату, вещь совершенно ненужную в лекции, поскольку малопонятную для всех, кроме самого приглашенного профессора. “Ломоносов, — писал Радищев, — вознамерился сделать опыт сочинения новообразными стихами, поставив сперва российскому стихотворению правила, на благогласии нашего языка основанные. Сие исполнил он, написав оду на победу, одержанную российскими войсками над турками и татарами, и на взятие Хотина, которую из Марбурга он прислал в Академию наук. Необыкновенность слога, сила выражения, изображения, едва не дышащие, изумили читающих сие новое произведение. И сие первородное чадо стремящегося воображения по непреложному пути в доказательство, с другими купно, послужило, что когда народ направлен единожды к усовершенствованию, он ко славе идет не одною тропинкою, но многими стезями вдруг”.
В этом тумане и будем разбираться. Цитата приведена еще и потому, что освящена знаковым словом “Марбург”. Так приятно и заразительно все действие стянуть в один узел, но и для слушателя нужна пауза, и для “выхаживающего” свою лекцию профессора...
Стоит войти в любое официальное заведение в Германии, как сразу найдешь разницу в российских и западных порядках. Перед каждым окошечком, на расстоянии метров трех от него, красная линия. Любая очередь там, за этой линией. Клиент подходит один к окошку операциониста, твердо зная, что из-за его плеча не выдвинется чья-нибудь любопытствующая голова, чтобы посмотреть, что у него там за бумажки и что в них написано, либо послушать, о чем вы беседуете. Сколько просите снять со счета или положить денег. Куда посылаете телеграмму или письмо. Откуда получаете известия. Немцы, западные люди, нелюбопытны по природе или предпочитают в ответ на собственную скромность приобрести чужую? Не лезь в мои дела, и я в ответ не заглядываю в твои. Мы-то так точно не можем. Но это между прочим, обычное умиление русского человека перед “их” порядками, расчетливостью. Мы по-другому не можем, мы плохо считаем быт, разгульны по натуре и хорошо помним, сделав ее чуть ли не основной, евангельскую заповедь: Бог дал день — Бог даст пищу.
Крестьянский сын Ломоносов, еще совсем недавно нищенствовавший и перебивавшийся в Москве, в Славяно-греко-латинской академии, с хлеба на квас, вдруг здесь, в Марбурге, наделал долгов, которые нижайше просил оплатить императорскую академию. Ах эти нерасчетливые русские, ах эта вечная трудность молодого существования! Опять напряжем сознание и так называемым “внутренним взором” представим себе эту табличку, счет из письма в Санкт-Петербург. Тем более, что эта табличка хорошо ляжет на курс мировых валют, уютно устроившийся в зале почтамта при входе.
Аптекарю Михоэлису — 61 рубль
Учителю французского языка Раме — 22
Башмачнику — 15
Книготорговцу Миллеру — 10
Портному — 10
Учителю фехтования — 8
Учителю танцев — 5
Правда, в этом счете были еще и другие фамилии, по всей вероятности ростовщики. О какой расчетливости здесь может идти речь? Конечно, о немецкой: Ломоносов наделал долгов, потому что секретарь академии Шумахер регулярно, возможно в воспитательных целях, придерживал высылку содержания русским студентам. Факт этот подтверждают две ведомости, по которым Ломоносов, вернувшись на родину, получал деньги, — по одной как адъюнкт, по другой как все еще находящийся на обучении в Германии.
Экран “внутреннего взора” погас.
Где здесь можно купить телефонную карту? Мобильная сотовая связь — лишь для неотложных сведений; чтобы немножко повольнее поговорить, приходится пользоваться обычной междугородней. Перед красной на полу чертой никого не было. Вполне современный просторный операционный зал, стекло и пластик, электроника, светятся экраны, мигают лампы, с тихим звоном закрываются денежные ящики под кассовыми аппаратами. Милая девчушка, протянув телефонную карту, даже посоветовала, из какой кабины удобнее будет позвонить.