Свою вступительную статью “О роли личностей в истории России XX века” соратница и “совопросница” Житомирской М. О. Чудакова закончила горьким и проницательным замечанием о том, что в перестроечные годы6 никто “из приличных историков, филологов или архивистов” не пошел руководить раскаленным добела отделом. “Никто не захотел, выражаясь старинным слогом, послужить отечеству”. “…Я буду самой последней в череде тех, — пишет Чудакова, — кто добром вспоминает советское время в сравнении с сегодняшним. Но одна черта той реальности, похоже, поистерлась, если не утрачена вовсе. По крайней мере она исчезла со шкалы ценностей, а это опасно — как реальный шаг к исчезновению, поскольку то, что не считается в референтной части общества добродетелью, может и впрямь стремиться к исчезновению. Я говорю об этой вере в то, что ты должен действовать и что твои действия реально воздействуют на историко-общественную ситуацию — даже если она всем или почти всем кажется этому воздействию не поддающейся”. Думаю, что эти слова — ключ к книге — откровенной, нелицеприятной и стоической. Профессиональное дело Житомирской было разрушено тогдашними бесчисленными молчалиными точно так же, как разрушаются подобные личные усилия молчалиными сегодняшними. Увы, и тогда и сейчас они были и есть часть власти — тех, от кого исходят “решения”, но не инициативы. Я уж не говорю о видимых и невидимых погонах на плечах у многих из них.
Однако человек работает до конца, какой бы лед ни падал ему на голову с казенных крыш, пусть даже и в летнее время. Скажем, наблюдая в течение трех лет деятельность нынешнего директора Института искусствознания Алексея Ильича Комеча, я мог бы говорить о том, что некое невидимое трудовое братство деятельных интеллигентов, которых мыслящие люди все чаще называют “уходящей натурой”, все-таки еще существует.
Воспоминания Житомирской — это, конечно, и многолетние приключения Мастера в пестром и глубоком мире отечественного архивного дела. Имена здесь звучат самые громкие, как, впрочем, и громкое эхо, казалось бы, узкопрофессиональных скандалов, долгое время бывших лишь достоянием сплетен в “кругу специалистов”. Она описала все это так, что, будь Сименон жив, он, думаю, жестоко позавидовал бы тому, чему завидовать нечего. Просто советская эпоха всегда оставляла место для затяжного подвига порядочному человеку.
Ренэ Герра. Они унесли с собой Россию… Русские эмигранты — писатели и художники во Франции (1920 — 1970). СПб., Русско-Балтийский информационный центр “БЛИЦ”, 2005, 416 стр.
Об этом ученом-слависте, богатом коллекционере и пропагандисте русского искусства первой половины прошлого века в Европе знают, пожалуй, все, кто с этим искусством хоть как-то связан. Знают и о его нелегком характере, о профессиональных принципах, активно проявившихся в новую эпоху, когда он предпринял попытки привозить в Россию и показывать публике свои сокровища. Но мало кто знает о его пути.
“Я баловень судьбы, хоть и заплатил за многое”. Со своего “культурного участка” Герра наблюдал поразительные явления, как, например, стойкий идеологический неинтерес французских славистов к творчеству драгоценных его сердцу русских эмигрантов. Причем он наблюдал его не только в “застойное” время, но и в разгар “перестройки”, неинтерес, агрессивно проявляемый теми господами соотечественниками, “которые считали, что не следует раздражать советских коллег”. Спустя время подобные выверты стали приобретать уже откровенно лавочный и даже криминальный оттенок — Герра пишет и об этом.
В богато иллюстрированное, как всегда у Герра, издание вошли жизненные и литературные портреты Бориса Зайцева7 (автор был у него литературным секретарем), заметки о французских адресах Бунина, шмелевском “Солнце мертвых”, набоковской драматургии, литературе и живописи Юрия Анненкова и многом другом. Говоря о работе Герра, нужно помнить, что он никогда не ограничивал себя трудом над исследованием (и собиранием архивов) исключительно “громких имен”. Особенность его деятельности и в том, что он “выращивал” имена в сознании многих нынешних и будущих специалистов по той культуре, которая еще вчера была отделена от нас “железным занавесом”. В этом смысле его изыскания о судьбе и творчестве, например, художников Сергея Шаршуна или Александра Зиновьева весьма ценны.
Ну а лично для меня радостно, что в эту книгу вошла беседа автора с Корнеем Чуковским, состоявшаяся в последние годы жизни знаменитого писателя в подмосковном Переделкине. Однажды Герра подробно рассказал мне о своем приезде к Чуковскому, о слежке за ним, тогда — “иностранным студентом”, об изъятии магнитофонных бобин на таможне. Здесь напечатана расшифровка беседы, которая, очевидно, была отправлена гэбистами в ЦК КПСС. В начале 90-х (эхо архивной “бакатинской свободы”?) “Вопросы литературы” уже публиковали этот документ; однако любопытно, сохранилась ли сама запись, на которую, в отличие от машинописи, никакой Суслов не мог наложить никакую резолюцию, — или ее, расшифровав, попросту стерли?