Сказка про Гитлера. “Мой Фюрер, или Самая правдивая история Гитлера” — фильм для Германии сенсационный. Это первая немецкая комедия про вождя Тысячелетнего Рейха и первая комедия про Гитлера со времен “Великого диктатора” Чаплина (1940). В немецком кино, оказывается, до недавнего времени существовал запрет на изображение Гитлера в качестве главного персонажа. Он был нарушен лишь в 2003 году фильмом “Падение” Бернда Айхингера о последних днях фюрера. Но то была невыносимо серьезная историческая драма, а “Мой Фюрер” — откровенный фарс, к тому же снятый режиссером-евреем, который просто обязан был отнестись к теме трагически и серьезно. Что это? Приручение зла? Еврей возвращает немцам нестрашного Гитлера, нестрашное прошлое, над которым они могут посмеиваться и которого не обязаны больше стыдиться? Не совсем так. Он просто выходит перед ними на подмостки в картонном шлеме, с картонным мечом и на их глазах поражает чудовище, которое до сих пор вызывает иррациональные чувства вины и страха.
В сущности, весь фильм — откровенная фантазия на тему “Как один маленький, лысый еврей в очочках победил коричневую чуму”. Автор всеми способами подчеркивает “невсамделишность” происходящего. Декорации тут нескрываемо картонны, разве что изнанка не торчит в кадре. Приверженцы Гитлера похожи на клоунов. Чего стоит хотя бы Гиммлер, приехавший с фронта с черной повязкой на левом глазу и правой рукой в лубках, вздернутой в вечном нацистском приветствии. Прочие фашисты носятся по коридорам Рейхсканцелярии, как гуси, хлопая крыльями на каждом шагу: “Хайль Гитлер!”, “Хайль Гитлер!”, “Хайль Гитлер!”; но периодически впадают в ступор при несовпадении каких-то циркуляров, помеченных разными буквами и цифрами. Сам фюрер в полном маразме, играет с корабликом в ванной, по ночам вылезает в окошко, чтобы прогуляться по улицам с собакой Блонди, одетой в нацистскую форму с орденами. Короче, балаган.
Балаган — не только определение эстетической природы этого зрелища. Центральное событие фильма — тоже балаган. Точнее, подготовка грандиозного пропагандистского балагана — новогоднего парада 1 января 1945 года, где на фоне наспех задрапированного разрушенного Берлина фюрер должен произнести пламенную речь и вновь вдохнуть в сердца миллионов веру в победу. Статисты согнаны, декорации выстроены, сотни камер, расстановкой которых руководит сама Лени Рифеншталь, подготовлены… Но вот Гитлер… Такого вождя никак нельзя предъявлять немцам. И по хитроумному плану Геббельса из лагеря смерти Заксенхаузен выписывают великого еврейского актера и профессора актерского мастерства Адольфа Грюнбаума (еще одна выдающаяся работа Ульриха Мюэ), дабы он привел фюрера в чувство. План, понятное дело, с двойным дном: Гитлера хотят просто убрать, а на еврея списать покушение. Но это не важно. Важно, что эти двое встречаются, и происходит завязка напряженнейшего фантастического трагифарса.
Дани Леви назначает своего героя не просто хорошим, но великим актером не только для того, чтобы подчеркнуть величие еврея на фоне ничтожества маразматика Гитлера. Великий актер — это совершенный, как скрипка Страдивари, человеческий инструмент плюс незаурядная личность. Вообразите Михоэлса, которого уже после разгрома антифашистского комитета вытаскивают откуда-нибудь с Колымы, чтобы давать уроки актерского мастерства раскисшему Сталину. Коллизия шекспировского масштаба. Человек — и нелюдь, чья человеческая оболочка уже почти разрушена поселившимися в ней духами зла. Чудовищна и задача, поставленная Человеку: попытаться эту оболочку восстановить, подлатать, дабы зло могло действовать беспрепятственно. То, что Гитлер в фильме смешон, жалок, убог и немощен, — не игра в поддавки, но дополнительный источник драматизма. Выходит, герой должен отдать этим гадам то, в чем он реально превосходит всех остальных, — умение делать людей более совершенными.
Ульрих Мюэ, такой печально-бесплотный в “Жизни других”, здесь — стопроцентно человек из плоти и крови. Смешной, растерянный, напуганный, любящий прихвастнуть перед женой и готовый периодически впасть в отчаяние. Но его человечность виднее всего в те моменты, когда он “настраивает” Гитлера, как раздолбанный инструмент: учит правильно дышать, медитировать, вытряхивает из него детские комплексы и, копаясь в чудовищном прошлом, отыскивает редкие моменты ощущения счастья и полноты жизни… Неподражаемый профессиональный жест, каким Мюэ показывает фюреру, как нужно “подниматься над собой”, не вставая при этом на цыпочки, — жест поистине великого актера. Это — его фильм, его звездная роль (едва ли не последняя в жизни). И он “убирает” пыхтящего, смешного, одетого в желтенький спортивный костюмчик, густо нагримированного Гитлера — Хельге Шнайдера — как младенца. Недаром Шнайдер — очень известный немецкий комик — обиделся на режиссера и в порыве актерской ревности назвал фильм несмешным и попросту скучным.