…Вернувшись в квартиру, я полностью разделся. Не зажигая света, прошел по ледяным плитам в темную комнату.
Свет луны сочился через жалюзи, расчерчивая стену ровными голубыми полосами.
Я сделал шаг влево — на стене возникла тень.
Она сделала несколько движений.
Шаг вправо, тень исчезла.
Это был безмолвный, исступленный танец. Я размахивал руками, вскидывал колени. Мотал головой, крутился. И тень повторяла за мной все движения.
Или я копировал, что видел?
Наконец луна исчезла, экран погас. Мокрый от пота, я очутился на холодном полу. Обхватил голову. Что со мной происходит?
Дрожащими руками наглухо зашторил окна.
16
За месяц я обошел все более-менее интересные заведения района.
Их оказалось не много.
В “Стейке” на Пятницкой неплохо готовили мясо, но по вечерам туда набивались экспаты. Клуб “Рокас” на Трешке славился проститутками, и мне даже приглянулась одна брюнетка с морковным соком. Но я откладывал, смотрел, как уводят другие.
Еще один кабак, подвальчик “Апшу”, приткнулся в тупике под собором. Снаружи ничего особенного, зато внутри дачный интерьер. Ближе к полуночи приходят стриженые девицы — и молодые люди в очках а-ля Жан-Поль Сартр.
Люди с богатым внутренним миром.
И серьезно рассуждают о кино, книгах.
Глядя на них, я думал, что когда-то и сам подолгу спорил об этом.
Но что за книги мы обсуждали? Какие фильмы?
Не помню.
Через месяц я понял, что в нашем районе мне по душе только три места. Для завтрака выбрал “Correa’s” — домашнее кафе в офисном центре. Особенно хорошо тут было по выходным, когда на джипах прикатывали молодые мамаши и пили шампанское.
Мне также нравилось, что рядом стоит Марфо-Мариинская обитель, — соседство с храмом примиряло с буржуазностью заведения.
На втором месте “Апшу”, абсолютно инородное тело .
Но больше всего я любил “Space Bar”, место между землей и небом .
Заведение находилось на тридцать втором этаже гостиницы “Swiss Hotel”. Ее открыли недавно, внешне здание напоминало гигантскую поганку. Зато внутри все отделали в стиле art-deco: никель, дубовые панели, кожаные кресла.
Сидя в баре, я часами разглядывал город, лежавший за толстыми стеклами. Иногда он казался мне до боли знакомым — как собственная ладонь или коленка. Но чаще я видел его таким, каким он стал на самом деле. Чужим, фальшивым. Безликим.
Несколько раз я приводил сюда соседку. Она оказалась довольно навязчивой бабой и пыталась сойтись со мной снова. Чтобы избежать печального коитуса, я приглашал ее наверх и накачивал мохито. А потом сажал в машину — и снова оставался один. Здесь, наверху, я чувствовал себя как дома. Поскольку и сам оказался между землей и небом. В пустоте.
Идеальное место, правда.
Наверх поднимался скоростной лифт с телевизором, крутили новости. Кабина двигалась быстро и бесшумно, как индеец. Я часто представлял жизнь в этом ящике. Можно поставить койку, стол, заказывать из ресторана пищу. Смотреть фильмы. Заводить знакомства.
“Быть в центре событий, не выходя наружу”.
В гостиничном лифте это казалось возможным.
17
Утром я пошел за почтой и поразился тому, что подъезд живет своей жизнью. Что стучат щеколды, шумит за стеной унитаз. Тявкает собака, и слышно бормотание утренних выпусков, которые говорят друг с другом. Кто-то уже застегивает молнию. Звенят ключами.
Странно, что раньше я никогда не замечал этого.
В ящике лежала районная газета и конверт. Ни адреса, ни подписи на нем не было. Вскрывать? Выбросить? Пока раздумывал, на площадку из квартиры вышла моя соседка.
Помахав конвертом, я стал подниматься. “Да, но что она делает в чужой квартире?”
Мелкими шажками она подскочила, обняла. Я изобразил благородное негодование, стал ее оттаскивать.
— Идем! — потянула к двери. — Все объясню, правда.
Часто здесь бывает этот лейтенант?
Сунув газету с конвертом в карман, вошел следом.
Квартира, где мы оказались, выглядела как в интерьерных журналах. Японские шторы, низкий диван. Белый паркет и шкура зебры. Представить людей, которые живут здесь — едят, спят, справляют нужду, — невозможно. Полная анонимность, галлюцинация.