— В Питер, представляешь? Перенесли место действия в Питер!
Я очнулся, кивнул.
— Так что вся моя кремлевская интрига к черту!
Пару лет назад мы работали над сериалом, много времени проводили вместе. А потом сериал закончился, и все как отрезало. Я помнил адрес его квартиры и как звали собаку. Но имя? Вылетело из головы.
Из разговора я понял, что ему ничего не известно про Таиланд. И что говорит он, в сущности, с тем человеком, который два года назад вышел из его квартиры.
Я рассеянно слушал его анекдоты — он всегда был мастак по анекдотам. А сам все смотрел на улицу. Наконец дверь на служебном открылась, из театра вывалилась компания. Мелькнул ее рыжий малахай.
— …если хочешь, я могу отдать тебе пару серий.
— …подвернулась халтура, заказали сценарий… — Далее шло название какой-то телепремии. — …времени в обрез, берешься?
Докурив, актеры стали расходиться. Она стала смотреть на машину, которая поворачивала в переулок. За рулем находился бородач крупной комплекции.
Сквозь лобовое стекло я увидел, что они целуются.
— …это нужно на днях, не затягивай… — Очкастый сунул визитку.
Я прикусил щеку — насколько отработанными выглядели их объятия и поцелуи. Что-то похожее я рисовал в воображении еще на острове, когда нашел бритву.
И вот бородач материализовался.
Глядя на них, я стискивал зубы все сильнее. Пока наконец не почувствовал, что мой рот наполняется кровью. Не прощаясь, вышел на улицу.
Рюмочная, улица, театр — все стало ненавистным, фальшивым. Что мне здесь вообще нужно? Сознание ясное — не могу запьянеть, вечно трезвый. А внутри все оборвалось, кончилось. Опустело, как в выселенной квартире, — только лицо покалывает ночной морозец.
— Не, ты видел? Видел? — раздалось сзади.
— Превратили Москву, нах…
— Кругом одни пидары, мля!
Я обернулся, увидел двух подвыпивших типов.
— Где пидары?!!
От неожиданности один поскользнулся, уронил шапку.
Я понял, что они говорят обо мне.
21
На Манежной обогнал парень, и я услышал фразу, всего одну фразу.
— Не в Москве! — сказал он по мобильному. — Я сейчас не в Москве!
“Действительно — где мы?”
Смешно, как одно слово может перевернуть мир.
…Я шел пешком вдоль Александровского сада. Через площадь, вдоль стены с безымянными покойниками. “Есть города, где все двери закрыты”, — говорят в одном фильме. Чем дальше я уходил от площади, тем быстрее закрытый город отодвигался во тьму. И другой, тот, открывался передо мной.
Внизу лежала река, черная, незамерзающая, и блестела, как смятая копирка. Спускаясь на ту сторону, я ощутил прилив тепла, как будто сквозь метель накатила волна из натопленного подъезда.
Нырнул в ближайший переулок.
Меня сразу обступило другое пространство. Впервые за последнее время я ощутил себя как дома. Осевшие в сугробах, выселенные дома и особняки, все без исключения, казались родными. Хотелось гладить их стены, обнимать колонны.
Через один горели светильники, освещая вывески, напоминавшие декорации к фильму из прошлой жизни. Или это и есть декорация? С тех пор как я вернулся, все поменялось местами, все казалось не тем, чем раньше.
Дверь стояла распахнутой, из подвала вырывались клубы пара. Несмотря на позднее время, кабак битком. Пили стоя, сгрудившись у столиков. С порога людская масса выглядела плотной и вместе с тем бурлящей, подвижной. Я протиснулся к стойке. За панелью верховодила юная шалава в свитере поверх халата. Перчатки без пальцев, черный лак. Одним глазом смотрит в телевизор, другим стережет закуски.
“Сто „Русского стандарта” и бутерброд со шпротами”. — Я снял тюбетейку.
Не отрываясь от экрана, она достала “Гжелки”. Кивнула на поднос с едой.
— Я посадил их нежно, как ящик с яйцами! — ерепенился один в синем фартуке.
— …с-с-сучары, — поддакивали рядом.
Два куцых мужичка, с аккордеоном и гитаркой, двинули собирать мелочь под музыку.
— Странное все-таки дело, — услышал я.
— Говорю, странно!
— Что?
Высокий мужик в ондатровой шапке меланхолично мял в руке пластиковый стаканчик.