Когда появился первый вариант “Федерального списка”, часть российских правозащитников выразила недовольство его содержанием и уже в июле 2007 года предложила свой вариант “черного списка”. Характерно, что, судя по словам директора Московского бюро по правам человека (МБПЧ) Александра Брода, литература из списка правозащитников — “радикально-националистическая”: “Мы направим наши исследования в Росрегистрацию и органы прокуратуры, чтобы они увидели „истинное лицо” радикально-националистической литературы”16. Иными словами, радикализм для А. Брода равнозначен экстремизму.
С другой стороны, включение в “Федеральный список” книг уже упомянутого Саида Нурси вызвало протесты как российской, так и зарубежной мусульманской общественности: “Саид Нурси — проповедник самой толерантной формы ислама,— заявил Ъ сопредседатель Совета муфтиев России Нафигулла Аширов.— В защиту его трудов выступили не только российские мусульманские организации, но и ученый совет исламского университета Аль-Азхар в Каире, министерство по делам ислама Турции, европейский совет по фетвам”. В Совете муфтиев России поражены тем, что “фактор недовольства в исламскую среду вброшен в ситуации, когда мусульмане России проявляют максимальную лояльность российской власти”17. Тут, похоже, мы сталкиваемся с ситуацией, когда “экстремистский” равно “исламский”.
Так как же провести грань между политическим радикализмом и экстремизмом в литературе?
Вероятно, такую грань провести вообще невозможно. Однако наши законодательство и судебная практика, по-видимому, исходят из того, что экстремизм — это какая-то доктрина, идеология или теория, которая обладает некими особенными признаками. Например, призывает к насилию против каких-то социальных, религиозных, национальных и т. д. групп. Или даже просто описывает его. Или может побудить кого-то прибегнуть к насилию, перейти к террористической практике. И отсюда возникают понятия “экстремистский материал” или “литература экстремистского содержания”. Но эти понятия бессмысленны. Радикальной литературы самых разных оттенков чрезвычайно много, но “литературы экстремистского содержания” попросту не существует в природе. Сам по себе экстремизм — это прежде всего практика насильственных действий по отношению к оппонентам, практика их оскорблений, попыток ограничить осуществление ими собственных прав и т. д. Это в первую очередь нелегитимное публичное насилие. Если насилие сочетается с пропагандой какой-либо радикальной политической доктрины, имеет смысл говорить о террористической политической организации. Но даже и такая ситуация не свидетельствует о том, что какая-то литература перешла в разряд “экстремистской”: она просто использовалась для обоснования экстремистской практики.
4. Рецепт от идеологической аллергии: “пусть цветут сто цветов”
Истинная свобода слова несовместима с внешней цензурой. В идеальной Современности-Модерне может действовать только самоцензура. Такая индивидуалистическая модель открытого общества основана на проекте Просвещения, который, согласно Канту, дает каждому гражданину право на морально-интеллектуальную автономию, возможность пользоваться собственным разумом для вынесения суждений и аргументации любых своих поступков без отсылок к неким внешним авторитетам и регулирующим инстанциям18. Для этого требуются определенное мужество и смелость, поскольку подобная свобода снимает ответственность за поведение человека с любых внешних регулятивных инстанций, будь то государство, традиция, социальный класс, семья, трудовой коллектив и т. п. Эта свобода имеет оборотной стороной обязанность нести исключительно личную ответственность за все сказанное и сделанное.
Далее, в плюралистическом обществе ни одна идеология не может быть в привилегированном положении, а общенациональная идеология, как показали бесплодные попытки ее конструирования в России на протяжении 1990 — 2000-х годов, вообще невозможна, так как любая идеология всегда призвана выражать взгляды части общества, той или иной социальной группы, но не общества в целом. Соответственно невозможна и надыдеологическая, объективирующая позиция, которая могла бы, исходя из собственных внутренних критериев, отделить экстремизм от “нормальных идеологий”.