Архетипический антагонизм “лед и пламень” (сколько уже было в русской литературе прецедентов этого мучительного выбора между надежной устойчивостью и опасным привольем; взять ту же гончаровскую “Обыкновенную историю”) в решении Сенчина оборачивается ничьей победой, разочарованием обоих. Димыч пережимает, перекрикивает сам себя, его реплики истеричны, полны риторических восклицаний и вопросов: “И мы, мы — дети перестройки, мы хрипим, и задыхаемся, и ждем, когда что-то случится. Настоящее. Когда рухнет эта стабильность. Не так? Неужели не ждешь? Тебе не противно так жить?”.
Во время посиделок на очередных молодежно-политических дебатах Чащин узнает давнего знакомого, фаната “Гражданской обороны” и рок-музыки, приютившего его когда-то на месяц у себя в квартире. Теперь он болтает совершеннейшую чушь: “Над головой Дзержинского, Сталина, остальных — свечение. Понял? Как нимбы! Уже тысячи людей видели, могут доказать. Это ведь знаки. Знаки, что нужно опять...” При упоминании родителей он задирается: “При чем здесь родители? Я их ненавижу. Черви”.
Такая ретроутопия, восприятие болезненно пройденного исторического этапа как утраченного золотого века для части молодежи стабилизирует картину мира. Однако кроме отрицания Зла (подлая действительность) и физически опасной, но полной драйва борьбы за Добро (смутный миф о единственно правильном укладе) у них больше ничего нет.
Рок-культура играет особую роль в молодежной контркультуре, что также исследуется в социологических работах и отражается в “молодой” прозе. Именно рок-песни с их строками-тезисами, драйвом и энергетикой резких ритмов, единством музыкального трансэффекта и словесного ряда, представляющего собой свободно интерпретируемые сентенции, сродни юной возрастной психологии. Рок-стадион гипнотизирует, объединяет умы и души, а культовые музыканты становятся харизматическими лидерами не только одного поколения, но и целой субкультуры. Утерянное Чащиным романтическое мировоззрение вписывается в эту рок-эстетику.
Сенчин показывает два совершенно противоположных поведенческих экстремума: либо полностью неформальное существование, продолжающее традицию панк-рокеров восьмидесятых, либо унылое бытие благополучных бизнес-служащих среднего звена образца девяностых — двухтысячных. Понятно, что и то и другое не способствует обретению героями счастья, приводит к отчуждению и тупику.
Касаясь романа “Лед под ногами”, критик Дарья Маркова пишет: “Еще ярче, чем в антиутопиях, отказ от настоящего проявляется в творчестве „новых реалистов”, наиболее последовательно, пожалуй, у Романа Сенчина. Пусть своим делом писатель называет фиксацию настоящего (так сказать, картины современной объективной действительности), результат хорошо передается заключительными строчками знаменитой считалки: „Последний негритенок поглядел устало, пошел повесился, и никого не стало””.
Не затрагивая здесь проблемы общего неустойчивого мироощущения “новых реалистов”, стоит отметить, что “отказ от настоящего” действительно акцентирован в контркультурном сознании, к которому причастен и сам Роман Сенчин, имевший, как и его герои, отношение к сибирскому панк-року и по сей день иногда записывающий альбомы в составе группы “Плохая примета” (голос, тексты). Последний концерт состоялся в июне 2008-го: депрессивная музыка “гранж” и названия песен “Дегенерат”, “Рецидив”, “Быть или не быть”, “Экзистенциальный нуль”, “Люди-паразиты” продолжают панк-рок-традицию.
Контркультурность отечественного рока в годы его расцвета (восьмидесятые), когда Чащин и Димыч были его восторженными поклонниками-подростками, определялась противодействием не только угнетающей пошлости быта, но и коммунистическому строю. После его распада неофициальные рок-движения, получившие государственные площадки, включая Кремлевский дворец съездов, потеряли часть своей протестности и постепенно измельчали. Словами Юрия Шевчука, “нам хотелось или полной войны, или полного мира, или полной свободы, или неволи, или любви до края, или полной ненависти.
Отсюда и вырос российский рок-н-ролл. От этого же и умер, когда все желания прекратились”10. Сейчас рок-звезды не придерживаются единой идеологии: