мышиному втягивали голову в плечи, бросали по сторонам мелкие подозрительные взгляды — не заметил ли кто их секундной слабости? — и продолжали свой бесконечный путь к деньгам, на которые можно покупать новые тряпки, жирно лоснящиеся машины, шикарных женщин и прочий тлен, чтобы хоть на секунду успокоить свою вечно голодную, как гиена, жадность.
Белка пела, пока не иссяк поток идущих на работу. Около десяти часов она поставила гитару к стене, завернула ее в одеяло и выгребла все, что накопилось в коробке.
— Совсем неплохо для двух часов работы, — подвела итог Серафима, пересчитав наличность. — Можно пойти поесть чего-нибудь, а в районе пяти, когда народ с работы двинется, снова сюда вернуться.
Ближе к вечеру все повторилось. В маленьком подземном переходе снова пылали и плыли видения далекой степи: переливался от зноя горизонт, колыхались волны степного разнотравья, вздымались горбы скифских курганов, ястребы горделиво, словно римские цезари, восседали на вершинах каменных баб, купались в жарких лучах солнца жаворонки и дрожала литая грудь равнины от топота конских табунов. Неподвижно, как херувимы, парили в восходящих потоках воздуха орлы, осторожные дрофы поглядывали на едва виднеющуюся вдали фигурку всадника, клонились под ветром седые метелки ковыля, запахи перегретых трав дурманили голову. От вида этих просторов сердца людей вздрагивали, сбивались с ритма и пропускали удары. Становилось тоскливо, кому-то хотелось напиться, кому-то — подраться. Кто-то давал себе обещание съездить во время отпуска к родным на небольшой хуторок, затерянный где-то в ставропольских полях, кто-то решал, что завтра же бросит вдрызг осточертевшую работу.
Отработав пару часов, немного охрипшая, но довольная Белка кивком подозвала к себе друзей.
— Хватит на сегодня. У меня уже в горле саднит, будто репейников
наелась, — сказала она, ловко, как опытная нянечка, закутывая гитару в одеяло. — Предлагаю забросить мелкого, Ленку и инструмент домой, а самим пойти отметить мой первый рабочий день.
Предложение понравилось всем, кроме Тимофея.
— Куда это? Я тоже с вами пойду, — быстро и безапелляционно заявил ребенок.
— Никаких “с вами”, — возразил Сатир. — Хрюша уже пропел колыбельную песню. Всем детям пора баиньки. А то переутомишься, свихнешься и вырастешь дебилом. Хочешь вырасти дебилом?
— Да не буду я спать! — ершился тот, злобно сверкая глазенками и смешно морща конопатый нос.
— Тем не менее придется, — проникновенно сказал Сатир и положил ему на плечо свою тяжелую, как молот, руку.
В конце концов Тимофея с доберманшей сплавили домой и стали решать, как лучше отпраздновать начало Белкиных трудовых будней.
— Я бы куда-нибудь в лес пошел, за кольцевую, — предложил Сатир. — Там деревья, снег по пояс, звезд как зерен в мешке — благодать!..
— Звезды — это, конечно, хорошо, но далеко, — сказал Эльф, поеживаясь от резкого мартовского ветра. — А потом ведь еще и назад идти придется… — добавил он и натянул на голову капюшон ветровки.
— Верно, — согласилась Белка. — Надо попробовать где-то в городе устроиться.
— Ладно, домашние животные, покажу я вам одно шикарное местечко. Пальчики оближете. — И Сатир потащил их за собой, обняв за плечи.
Они пришли на крышу двадцатичетырехэтажки где-то в районе “Марксистской”.
— Вот! — сказал Сатир, очерчивая рукой затопленные зернистым светом пространства мегаполиса.
Белка и Эльф прошлись по крыше, посмотрели по сторонам.
— Да, действительно хорошо. Парим над городом, как судьи небесные. Замечательное место.
В небе над ними неслись черные, похожие на бесконечное стадо бизонов тучи, а еще выше сияла яркая, будто отлитая из таинственного небесного золота, луна.
Открыли по бутылке портвейна. Вино потекло по вздрагивающим пальцам.
— Пусть у нас никогда не возникнет сомнений в том, что перед нами лежат великие пространства! — кинула тост Белка сквозь порывистый и бьющий весенний ветер.