“Вот и западня для Сатира готова”, — отметила Серафима.
Она впустую прождала всю ночь. Вздрагивала от шума движущихся машин, с надеждой всматривалась во тьму. Когда где-то далеко за городом завязалась короткая перестрелка, она едва смогла удержаться и не броситься туда. Неопределенность душила и издевалась, как самый изощренный палач. Время шло медленно и мучительно больно, словно кто-то выдергивал из живота по одному мышечные волокна. Ей хотелось выть, колотить кулаками стены, швыряться бетонными обломками. Она вцепилась в рукав куртки зубами и, с трудом дыша от рвущегося наружу стона, продолжала не отрываясь смотреть на дорогу.
Рассвет залил крыши прозрачной розовой прохладой, проснулись и засновали по улицам люди. Взошло солнце, окатило Серафиму зноем сквозь разрушенную крышу. Белка отошла вглубь комнаты, чтобы ее присутствие было не так заметно, сняла куртку с разодранным рукавом.
“Ну почему я не поехала с ним?” — в сотый раз спрашивала она себя.
Она села в углу, спрятала лицо в коленях и вдруг услышала, как кто-то говорит тонким детским голоском:
— У! У-у! Руси!
Белка подняла голову и увидела, что из люка, ведущего с первого этажа, на нее глядит, весело сверкая белками, пара карих, как у нее, глаз.
— Руси, руси! — весело повторил малыш, приподнимаясь. — У!
Серафима попыталась улыбнуться, но улыбка вышла какая-то неловкая и натужная, словно бы извиняющаяся за что-то. Белка привычно сунула руку в карман, достала кусочек сахара, протянула негритенку. Тот с птичьей ловкостью схватил его, подбежал к люку и что-то радостно заголосил вниз. Через секунду второй этаж наполнился маленькими, щуплыми, похожими на головастиков детьми. Они обнимали Белку, тыкались лбами в живот и верещали, верещали, верещали…
— Руси, руси! — неслись со всех сторон радостные крики.
Белка пыталась их успокоить, гладила по курчавым головенкам, делала знаки руками, умоляя не шуметь. Она знала несколько десятков слов на местном наречии, но как будет “тише” — вспомнить не могла.
— Silence, kids! Don’t shout! Не кричите. Пожалуйста! — просила она их, но все было напрасно.
— Руси! — продолжали галдеть они, хватая ее за руки маленькими светлыми ладошками.
Вскоре вопли детворы привлекли внимание взрослых. Краем глаза Белка увидела, как из дома напротив по направлению к ее убежищу выбежала группа негров с автоматами. Она представила, что здесь начнется через секунду, выхватила пистолет и выстрелила в воздух.
— Бегом отсюда! — сделав страшные глаза, крикнула она детям.
Те с визгом бросились вниз по лестнице.
Когда негритята исчезли, она крадучись подошла к люку, осторожно выглянула. Снизу раздался дробный стук автомата, и пули выбили в стене неровные воронки, образовав что-то вроде буквы “V”. Белка выстрелила на звук, с радостью услышала крик боли врага.
Она не думала о смерти в эти минуты. Она просто стреляла и старалась не подставляться под пули. Она улыбалась. “Хорошо быть тощей, — думала. — В тощих трудней попасть”. Ей было до хохота интересно играть в
догонялки с этими горячими и глупыми кусочками металла. “Зато если
Сатир все же объявится сейчас где-нибудь поблизости, то услышит выстрелы и будет вести себя намного осторожней. Все же не зря погибну”.
Под окном раздались звуки подъезжающих машин, десятки ног в армейских ботинках затопали по раскаленному асфальту.
Когда в люк влетела тяжелая, похожая на личинку какого-то металлического насекомого граната, Серафима на секунду застыла от неожиданности и опрометью бросилась к ней, собираясь кинуть ее обратно, прежде чем она взорвется. Огромный огненный сноп вдруг вырос из пола прямо перед ней. В огне проступила оскаленная собачья морда, и в следующее мгновение клочья обгорелого, сочащегося кровью мяса взлетели вверх, прямо в высоченное безоблачное небо Африки, засеянное огромными, пусть и невидимыми днем, звездами.
Вечерело, когда Сатир заметил, что за ними движется, постепенно нагоняя, открытый армейский джип, в котором сидели несколько военных. Сначала он не обращал на них внимания, но по мере того, как они приближались, его начал точить маленький острозубый червячок беспокойства. Сатир посматривал в зеркало заднего вида, и приближающийся автомобиль нравился ему все меньше. На всякий случай он прибавил скорость. Преследователи не отставали. Сатир повернул, те тоже. Оружия у них видно не было, но это ничего не значило. До поры его могли держать в ногах.