“организация и подготовка указанных деяний, а также подстрекательство к их осуществлению” (формулировка шире Черного моря, вмещающая практически все, что угодно);
“финансирование указанных деяний либо иное содействие в их организации, подготовке и осуществлении, в том числе путем предоставления учебной, полиграфической и материально-технической базы, телефонной и иных видов связи или оказания информационных услуг” (видимо, перед тем как дать в долг, нужно спросить, не экстремист ли занимающий у вас, и обязательно проверить, не является ли глубоко законспирированным экстремистским подпольем безобидный на вид кружок макраме?).
По поводу одного из аспектов противодействия экстремизму следует высказаться подробнее. Сегодня важнейшей уликой при возбуждении дела с обвинением кого-либо в экстремистской деятельности является обнаружение у него так называемой “литературы экстремистского содержания”, под которой понимаются литература или иные информационные материалы (фильмы, плакаты, символика и т. д.), так или иначе связанные с “возбуждением социальной, расовой, национальной или религиозной розни”. Иначе говоря, если кто-то, например, избил представителя нацменьшинства, причем у него дома обнаружили “Майн кампф” и иную подобную литературу, если выяснилось, что он захаживал на фашистские сайты и т. п., то тогда его можно свободно обвинить в приверженности некоему расплывчатому “экстремизму”. А если у него обнаружились знакомые, с которыми он эту литературу обсуждал, то здесь уже налицо “организация экстремистского сообщества”. Фактически под литературой (материалами) экстремистского содержания подразумевается любая литература, призывающая к совершению “экстремистской деятельности” (то есть к насилию против определенных расовых, национальных, социальных, религиозных групп) или одобряющая эту деятельность путем указания несовместимости интересов данных групп с интересами “народа”, “общества”, “большинства”.
И такой подход имел бы основания, если бы у нас были четкие критерии отделения собственно “литературы экстремистского содержания” от просто радикальной да и вообще от всей прочей. Но, как было отмечено выше, содержащаяся в Федеральном законе “О противодействии экстремистской деятельности” формулировка “пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии” чрезмерно широка и может толковаться как угодно произвольно. Проблема заключается в том, к примеру, что очень и очень многие произведения великих людей прошлого содержат высказывания, позволяющие однозначно вменить им пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии. Греческие и римские философы и историки уничижительно высказывались по поводу варваров. Христос декларировал религиозную рознь как нечто само собой разумеющееся: “Ибо услышала о Нем женщина, у которой дочь одержима была нечистым духом, и, придя, припала к ногам Его; а женщина та была язычница, родом сирофиникиянка; и просила Его, чтобы изгнал беса из ее дочери. Но Иисус сказал ей: дай прежде насытиться детям, ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам” (то есть язычникам) (Мк. 7: 25 — 27) — или пророчествовал: “Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трех: отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей” (Лк. 12: 51 — 53). Такой апологет христианства, как Тертуллиан, в свою очередь называл языческие добродетели “блестящими пороками”, оскорбляя тем самым обычаи греков и римлян. Протестанты и католики не стеснялись в выражениях по отношению к вере друг друга в период Реформации и открыто призывали к насилию. В работах ряда социологов XIX века содержатся откровенно расистские высказывания. Труды Маркса, Энгельса и прочих левых можно легко интерпретировать как призыв к социальной и идеологической розни. О художественных произведениях, особенно описывающих войны, и говорить нечего. Например, когда у Гоголя Тарас Бульба говорит о том, что есть и в других землях товарищи, но таких товарищей, как в русской земле, нет нигде, — что это, как не пропаганда “превосходства”? Или когда Ломоносов утверждает, что русский язык, в отличие от немецкого или французского, на все пригоден, — разве он не занимается тем же самым, что Тарас Бульба? А как быть с сугубо историческими документами, в благожелательном тоне повествующими о притеснении каких-либо социальных групп, религиозных и национальных меньшинств? В известном смысле вся человеческая история — это пропаганда какой-нибудь розни или превосходства. Тем не менее всю эту “пропаганду розни” невозможно запретить, иначе мы лишились бы огромной доли нашего культурного и научного наследия.