— А ты чем занимаешься? — спросила Валя и тут же вспомнила: — А, это ведь у тебя коммерческая тайна.
— Да нет, почему... Обувью торгую. — Я отвалился на спинку стула, вздохнул устало, но и удовлетворенно. — Привез вот партию, теперь разбрасываю по магазинам. Весенне-летние модели.
— Спасибо, не даете нашим женщинам в кирзачах ходить.
Уловив в ее словах издевательство, я стал раздражаться:
— А что, плохо, что ли, им? Да без нас бы и ходили в каких-нибудь колодках фабрики “Скороход”... И хорош иронизировать. Нормально ведь сидим, общаемся.
Она снова взглянула на меня. Теперь в глазах почти извиняющееся выражение. И голос стал мягче, просто грустный:
— Я по жизни такая. Из-за этого и торчу здесь без копья в кармане... и, — она поглядела на людей за соседними столами, — тошнит от всего, от всех.
— Н-да, тяжелый случай.
Не очень-то благодушная получается беседа после трудового дня... Я закурил. Валя тоже вытянула сигарету из пачки, но перед тем, как щелкнуть зажигалкой, для приличия спросила:
— Можно?
Я кивнул, конечно. Что еще оставалось?
— Я редко курю. Если выпью только или разволнуюсь, — посчитала она нужным оправдаться. — Сейчас вот что-то разволновалась. Как-то все...
— Надоело? — усмехнулся я.
— Ну да...
— А вот мне однажды надоело так, по-настоящему, я сел и приехал в Питер. Делом занялся... — Я понял, что меня понесло. — Теперь как белка кручусь, поездки вот, то-сё, зато нет времени депрессовать. Двести с лишним точек, где мой товар продается. Документация, поставщики, налоги, крыша... Но, понимаешь, хоть по вечерам с ног валюсь, сплю, бывает, по три часа, а в душе как-то так хорошо...
— Везунчик.
— Не глумись, — я поморщился, — я же серьезно...
— Глумятся знаешь над кем? Или над святыми, или над трупами.
— А ну тебя. — Мне стало обидно. — Села за мой столик, вино мое пьешь и начинаешь тут же... Иди вон, — я кивнул направо, где молча пили водку трое парней, почти превратившихся в мужиков, — их подкалывай. Посмотрим, как они реагировать станут. Вряд ли, думаю, рады будут...
— Ну все, извини. Просто не могу я иначе теперь. Я не со зла... — Она вздохнула, покрутила пальцами ножку почти пустого бокала. — Слушай, ты бы не мог еще бутербродик купить? Есть очень хочется.
Я посмотрел на нее; она не отвела глаза. Красивые, почти черные, горячие и какие-то грустные, одинокие, затравленные...
— Слушай, — предложил я, — давай как люди посидим? Там, я видел, пельмени есть, тефтели... Бутылку водки возьмем. Поговорим. У, как?
— Я не против. Водку с закуской можно. И... — она вроде собралась усмехнуться, но вовремя изменила усмешку на довольно-таки приветливую улыбку, — и поговорить тоже...
Я поднялся.
— Что возьмем — пельмени, тефтели?
— Лучше тефтели с пюре. И, если можно, салатик какой-нибудь...
Как добрались до гостиницы, не помню. Пришел в себя лишь в момент разговора с водителем. Точнее, вспоминая, как его имя. То ли Георгий, то ли Геннадий...
— Это, — я стоял в дверях, обеими руками держась за косяки, — это... Геннадий... Георгий... простите, забыл...
— Гена, — подсказал он, поднимаясь с кровати. — А что такое-то?
— Да надо... вы бы не могли... на полчаса... Нам тут надо...
— Я тебе не проститутка! — визгнула за моей спиной Валя и зашагала по коридору.
Я рванулся за ней, поймал руку.
— Погоди, я не в том смысле... просто же поговорить.
Что-то мне все надо было с ней поговорить, и мы, кажется, долго говорили в кафе “Калевала”, до самого закрытия, но из памяти выпало — о чем именно.
— Погоди... пошли...
Она отдернула руку, и я чуть не упал. Я думал, она уйдет, даже в душе желал этого. Нет, она остановилась и со злобой и выжиданием уставилась на меня.
— Ну чего ты? — забормотал я миролюбиво. — Давай по-хорошему... И выпить еще осталось ведь.
Из номера вышел Геннадий, сказал, будто оправдываясь:
— Машину поглядеть надо.
— Да-да, хорошо, — мельком кивнул ему я и взял девушку за запястье. — Пошли, Валь, посидим.
Она пошла.
Выставил на журнальный столик бутылку “Праздничной”, упал в кресло.
— Будь как дома!.. Нормальная конура? Даже вон телик есть. И душ...
Валя хмыкнула, присела на стул.