— Здравствуй, — сказал тихо и душевно, и именно “здравствуй”, а не эти легкомысленные “привет”, “хай”; присел на высокую табуретку. — Знаешь, Марина, я уезжаю.
— Да-а? — Такое деланное изумление, что разговаривать сразу же расхотелось.
— Вот, — уже с усилием продолжил я, — зашел попрощаться...
— Что ж... счастливо.
— Слушай, Марина. — Я не смотрел на нее, разглядывал эмблему пива “Невское” на длинном, из тонкого стекла бокале. — Ты прости меня, ладно?
— За что?
— Н-ну. — Я хотел поднять глаза, чтоб встретиться с ее глазами, ими попытаться ответить, досказать, но не получилось — слишком тяжело это было сделать, веки стали как каменные. — Ну, за то...
— За что? — теперь уже явно издевательское. Или не издевательское, а какое-то...
— Ну, ты понимаешь... за то...
Блин, как в детском саду! И я перескочил сразу к главному:
— Может, Марин, давай попробуем снова... А? Как ведь было у нас хорошо. Согласись... А, Марина? Давай... Я все сделаю...
Я почувствовал, как она приблизила свое лицо к моему, уловил запах ее волос; кажется, одна прядь даже коснулась моего уха, а может, это был ветерок от ее дыхания... И в самое ухо она проговорила:
— Пошел вон отсюда. Убирайся. Или я охранника позову.
Мне захотелось смахнуть со стойки бокал. Впрочем, что это даст? Я пожал плечами, сполз с табуретки... Не совсем красиво, конечно. Но извинился по крайней мере.
Теперь самой трудной задачей осталось забрать у Володьки вещи. Многое я был готов бросить, но сумку, бритву, кой-какую одежду необходимо увезти с собой. Не являться же родителям мало что с грошами какими-то, так еще и совсем с пустыми руками. Принимайте, мол, блудного сына... Да и денег бы не мешало выцыганить — все-таки я честно работал последние недели, рисковал, по улице хожу, как по вражескому лагерю, каждого прохожего опасаюсь. Надо Володьке и насчет хотя бы пятисоточки намекнуть.
Очень долог день, если нечем заняться, негде посидеть, отключиться, да еще к тому же с нетерпением ждешь завтра... Очень медленно, внушая себе, что просто гуляю, я прошел от “Петроградской” до Невы. Постоял на Троицком мосту, обдуваемый свежим ветерком, разглядывая загорающих на пляжике под стеной Петропавловской крепости. В основном молодежь, и девушки попадаются с голой грудью; жалко, нет у меня бинокля... Потом бродил по Марсову полю, присаживался на каждую свободную скамейку и выкуривал на ней сигарету.
Перекусил котлетой с картофельным пюре в кафетерии на Белинского, а затем такой знакомой Садовой улицей как-то механически спустился к Сенной площади и здесь очнулся — дальше ведь, совсем рядом, уже был наш “Премьер”, эпицентр опасности. Нет, куда-нибудь отсюда. Хватит.
Я свернул налево, на Московский проспект. За мной, будто убийцы, гнались обычные теперь уже фантазии: я подхожу к двери склада, а в это время из переулка медленно выезжает машина. Я оглядываюсь, понимаю, что это значит, торопливо кручу ключ в замке. Скорее заскочить, запереться, вызвать милицию! Но замок заело, а машина уже напротив меня. Из окошка высовывается ствол. Еле уловимые щелчки выстрелов из пистолета с глушителем...
Я почти бежал по Московскому. Нервы сдали совсем. Я готов был заорать...
Через каких-то десяток минут я оказался на трехугольной площади Технологического института... (Прямо какое-то путешествие по местам боевой славы напоследок!) Да, тут был “Экзот”, знаменитый — в узких кругах — магазин, детище ныне парящегося в Крестах Максика... Помню — еще бы! — как Володька его поносил, отказывался помогать, называл придурком. Что ж, а теперь вот сам в шаге от того, чтоб загреметь. И меня еще утешает... Нет, единственный вариант — сваливать. Уехать далеко-далеко, отдохнуть, отдышаться.
Купил в ларьке бутылку русской “Баварии” за семь рублей. Выхлебал. Стало полегче. Попроще. Пиво отупляет очень даже надежно. Только б еще в туалет не хотелось...
“Бавария” взбодрила немного, но в магазин “Стоп-ка!”, бывший “Экзот”, я зайти не решился. Конечно, хотелось поглядеть на Олю с Машей, вообще как там стало теперь, только вдруг там враги Володьки, вдруг они узнают во мне его помощника... Ведь все же здесь связано между собой, все повязаны. Бежать, только бежать!
Отвернувшись к глухой, без окон, стене, я достал паспорт, проверил, на месте ли доллары и билеты. Две бледноцветные бумажки с портретом пожилого бородатого дядьки и цифрами “50” по бокам и две бумажки побольше размером, оранжеватые, с надписью “ПРОЕЗДНОЙ ДОКУМЕНТ”. Да, все на месте, в порядке — тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. И чуть больше чем через сутки я уже буду лежать на верхней полке, потягиваться до хруста костей, облегченно вздыхать. А потом усну глубоко и спокойно, надолго, как в детстве.