На Московском вокзале есть два двора. Тот, что с левой стороны, если смотреть от платформ, ведет к метро, на Невский, на Лиговку, а тот, что с правой, теперь уставлен ларьками, торгующими пивом, чипсами, шавермой, сигаретами; тогда же вместо ларьков стояли лавочки под деревцами, и дворик был малолюдный, почти потайной.
Один парень из нашей компании (уже и не вспомнить, как его звали) утверждал, что там, в этом потайном дворике, снимаются проститутки.
Сколько раз мы наблюдали за девушками, сидящими на лавочках или гуляющими по подобию аллейки, но ничего похожего на проституцию не замечали. И вот наконец-то увидели сидящую одиноко молодую женщину. Именно женщину, а не какую-нибудь семнадцатилетнюю прошмандовку-токсикоманку. Она, эта женщина, была одета слишком легко и ярко для конца октября и вообще походила на проститутку, какими их рисовали в “Крокодиле” и показывали в кино... Мы, пяток пэтэушников, стояли в сторонке и тихо спорили, мечтали, хорохорились один перед другим. Главный вопрос был в том, сколько она берет. Одни говорили, что по десятке, другие утверждали — двадцать пять. И тут Володька заявил: “У меня есть трояк и еще мелочь. Давайте сбросимся и попробуем”. Пока собирали и опять спорили, пока устанавливали очередь и гадали, поведет ли она нас к себе или придется на улице, где-нибудь в укромном месте, к ней подсел какой-то взрослый, амбалистый, в спортивном костюме, каких всегда много крутится на вокзалах, и сразу же приобнял; они поговорили, покивали друг другу и пошли... А мы еще часа два спорили, снял ли он ее или это просто ее чувак вернулся откуда-то.
Теперь все проще, все цивилизованней, но мне-то, кажется, остается лишь вспоминать. И о том, что было десять лет назад, и о последнем годе... Это, может, и к лучшему — вспоминать безопасней.
В Москве, благодаря чертовым сумкам, просидел целый день на Ленинградском вокзале. Целый день — это не пара часов.
Сперва погулял по большому залу вокруг головы вождя (и в Ленинграде и в Москве на вокзалах имени друг друга стояли одинаковые Ленины, только в Питере его сменили на первого императора, а в Москве вот оставили), но быстро устал, ошалел от суетни и, купив двухлитровую бутыль кока-колы, перекочевал с Ленинградского вокзала на Ярославский, укрылся в зале ожидания, где надо предъявлять при входе билет. Зато и удобства есть кое-какие — телевизор, относительное спокойствие, сиденья, в которых можно дремать.
Я устроился, достал кипу купленных в Питере газет, от нечего делать развернул “Невское время”. Начал просматривать с последней, конечно, самой интересной, страницы... Про футбол статья, сканворд (поотгадываю позже), колонка анекдотов... А вот — на полстраницы — “Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам”, а ниже, в кавычках: какой должна быть осенняя обувь ... И здесь достает эта обувь... Глаза выхватили из текста: “Ботинки, сапожки, туфли „Вивьен Ли” можно смело назвать непреходящей классикой (нубук и кожа, черный цвет, плоские и высокие каблуки)”.
Я не сразу и сообразил, что такое “нубук”. Показалось, что издалека откуда-то, из другой совсем жизни слово... А, ну, вид кожи такой, как объяснял Володька. Красивая из нее обувь, только непрочная. Здесь же ее осенью носить рекомендуют. Хе-хе, чтоб скорее рвалась и чаще покупали новую — бизнесменам-то выгодно... Заказная, наверно, статья. Может, Володька когда-нибудь заказал, уплатил, ее и печатают, с некоторыми изменениями, время от времени. Ну а что? — вполне возможно... Нет, у нас не было в ассортименте моделей от “Вивьен Ли”...
Читать расхотелось. Попробовал разгадать сканворд, но сразу нарвался на трудный вопрос: “Отход при обработке льна”, промучился с минуту, почувствовал, как портится настроение, и отложил газетенку. Лучше не спеша, с удовольствием, ни о чем не думая поесть.
Соорудил на соседнем сиденье подобие стола. Очень вовремя кончился по телевизору сериал и, после рекламного блока, начались десятичасовые новости. “Двенадцать военнослужащих погибли и более двадцати ранены, — скороговоркой сообщала дикторша, — при взрыве хранилища боеприпасов в поселке Лосином под Екатеринбургом”.