Отметим, что и в «Новом времени» Перцов и по политическим, и по эстетическим вопросам занимал опять-таки особую позицию, не вполне совпадающую с «генеральной линией». В литературных статьях это, пожалуй, с наибольшей отчетливостью проявлялось в той как бы раздваивающейся точке зрения внешнего/внутреннего наблюдателя, с которой Перцов судил о новых течениях. Критически относясь ко многим конкретным явлениям модернизма, он вместе с тем пытался понять их внутреннюю природу, осмыслить их закономерность и обусловленность временем. Кто еще из сотрудников «Нового времени» мог бы написать в рецензии, пусть резко критической, на брошюру Бальмонта «Поэзия как волшебство»: «Именно так мы (курсив мой. — М. Э.) „рассуждали“ и „философствовали“ еще очень недавно. И даже приблизительно в течение целого десятилетия, если не больше»? Не Буренин же.
Излишне объяснять, что «особость» Перцова, его изолированность от литературного процесса многократно усилились после революции 1917 года. Драматическая парадоксальность литературного пути Перцова состояла в первую очередь в том, что как мыслитель он развивался весьма медленно. С 1890-х годов едва ли не до последних дней он работал над созданием огромного философского труда «Основания диадологии», представляющего собой, по авторской характеристике, «попытку установления точных законов мировой морфологии». Может, именно в этом и заключается причина того, что Перцов не заботился об изданиях сборников своих статей: для него это были лишь подступы к тому, что он считал делом всей жизни. В «серьезнейшее будущее» этого труда автор верил безоговорочно. Но если философская система Мережковского, стартовавшего практически одновременно, была в основных чертах сформирована в начале XX века, то система Перцова получила относительно завершенный вид лишь к концу 1920-х годов, когда никаких надежд на ее публикацию и широкое обсуждение уже не оставалось. То же можно сказать и про другие итоговые работы Перцова: «Литературные афоризмы» и «Историю русской живописи». Именно их имел в виду автор, когда в 1930 году писал Д. Е. Максимову: «Настоящие мои работы лежат в параличе».
«Основания диадологии» с достаточным правом можно назвать запоздавшим эпилогом серебряного века. Работы Перцова 1920 — 1930-х годов поражают прежде всего тем, насколько мало сказались на них потрясшие страну и мир перемены. Тип мышления Перцова, его язык сформировались на рубеже веков и остались в основах своих неизменными. «Литературные афоризмы» вполне могли бы быть написаны в 1900-е годы; в записных книжках Перцова послереволюционных лет отсутствуют практически всякие упоминания о политических и литературных событиях эпохи; из «Литературных воспоминаний» явствует, что одним из самых актуальных мыслителей для Перцова и на рубеже 1920 — 1930-х годов остается всеми забытый Минский. Взгляд «внутреннего эмигранта» оказался гораздо более консервативным, чем взгляд эмигрантов действительных. В то время как русский Париж и русская Прага горячо спорили о Бабеле и Леонове, Перцов продолжал полемизировать с Мережковским или развивать какое-нибудь розановское наблюдение…
Сам всю жизнь державшийся в тени, Перцов прекрасно осознавал значимость для литературы фигур второго-третьего ряда. «Литературные воспоминания» его тем и замечательны, что о казанских журналистах 1890-х годов Перцов рассказывает не менее подробно, чем о Брюсове и Бальмонте. Чрезвычайно характерен и взгляд автора «Литературных воспоминаний» на самого себя, на свое место в описываемых событиях. Перцов не сообщает о себе ничего лишнего, никаких дополнительных деталей, кроме тех, что помогают читателю разобраться в той или иной ситуации или почувствовать атмосферу эпохи.
В блестяще подготовленный и прокомментированный А. В. Лавровым том вошли кроме основного корпуса «Литературных воспоминаний» разного рода приложения: некоторые из них извлечены из периодики, другие публикуются впервые. Наследие Перцова-мемуариста теперь доступно нашему читателю фактически в полном объеме. Остается надеяться, что вскоре увидят свет собранные вместе литературно-критические статьи Перцова, а также его итоговые труды, до сих пор ждущие своего часа в архивах.
В жанре интеллектуальной биографии
Ф. Буббайер. С. Л. Франк. Жизнь и творчество русского философа, 1877–1950. Перевод с английского Л. Ю. Пантиной. М., «РОССПЭН», 2001, 328 стр. («Люди России»)