В школе — частые комсомольские собрания, тематические диспуты, вечера, выставки. Практические работы наши, студенческие. Скажем, Иванов, Петров, Сидоров должны организовать вечер: лекция, концерт, танцы, игры, — или творческую конференцию, то есть читательскую конференцию, и другие культпросветмероприятия. Будущие избачи изощрялись в придумках. Многие вечера заняты. Все студенты всех курсов должны присутствовать, а потом оценивать организацию мероприятия. Готовили для области культпросветработников. Распределяли в зависимости от успеваемости, склонностей.
Я не умела выступать с речами со сцены и поражалась этой способности в других. Вернее, я не пробовала выступать из-за своей скованности, неуверенности. Были у нас великие говоруны. Комсорг школы казалась мне чудом с ее раскованностью, красноречием. Точно так же, как Шурка с ее математической головой. А Саша усмехался: «Неужели ты не понимаешь, что комсорг наша просто краснобайка: много, долго, пышно, со страстью говорит, но ни о чем».
Ни Саша, ни Сергей Богданов не любили ораторствовать, а потому мы втроем занимались организацией тематических книжных выставок, наглядной агитацией, стенгазетой. Мне нравилось библиотечное дело. Саша пророчествовал: «Работать тебе книгоношей в совхозе…»
А Саша опять испугал меня письмом (он объяснялся только письменно): ему мало дружбы, он любит.
Я не отвечала ему ни устно, ни письменно. Меня все это огорчало. Мне достаточно было дружбы, и мне жаль было ее потерять. Не зная, как себя с ним вести, стала избегать встреч. Пыталась понять, что это такое, когда «весь свет сошелся клином на тебе…». И не понимала, так как не ведала тогда, что именно так и бывает, когда полюбишь.
Старалась угадать, чего же нашел во мне Саша. Глядела на себя в зеркало… Крупные оттопыренные уши, неровные зубы, мальчишеская фигура (широкие развернутые плечи, широкий шаг), краснеющие и распухающие на холоде руки, льняные прямые волосы, а я хотела бы быть кучерявой брюнеткой; очень развиты икроножные мышцы — то, чего я стеснялась. Тихоня мрачноватая, любившая бродить сама по себе.
Почему меня выбирают? Не я Таню, и Шурку, и Олю, и Сашу выбирала, а они меня. Ольга — полная мне противоположность, изображает дружеское ко мне расположение, «учит, как жить». Она не друг, а соседка-приятельница.
Шурка, умная девчонка, должна была бы понять, что смеху подобна моя проба поступать в морской техникум. А может, я ей нужна была тогда как болельщик, «фон», на котором она бы выигрывала на экзаменах? А может, меня все держат за дурочку, смеются? Нет! Таня искренне ко мне относится и нуждается в моей дружбе. И мне с нею легко.
А что такое Сашина любовь? Что такое вообще ЛЮБОВЬ? В деревне говорили: «Ой! Манька с Ванькой гуляют, любятся, значит, скоро на свадьбе будем гулять!» Но чтобы жениться, оба должны хотеть этого… И значит, любовь должна скрепиться замужеством, женитьбой? А если любит один — может ли продолжаться дружба? Но Саше одной дружбы недостаточно…
Парень и девушка. Мужчина и женщина.
На всю мою жизнь я запомнила два случая.
Первый. Жили мы тогда в бараке-общежитии. Толя еще у нас не появился, Вася ночевал у тети (у Семашек). В комнатке была одна кровать — мы с мамой спали. На этот раз улеглись рано, чтобы «меньше хлеба съесть», как говаривала мама. Среди ночи я резко отчего-то проснулась… стонала мама… но на кровати ее не было. Стон внизу, на полу… Стон и шепот… Дальний садовый фонарь чуть освещал комнатку… я онемела: какой-то мужчина душил маму, а она стонала… Я закричала… Стало тихо, а потом мужик тихонько выскользнул в дверь… Мама поднялась с полу живая и, успокаивая меня, сказала: «Спи, доченька! Ты уж прости меня… Ты поймешь, когда вырастешь… Я ведь еще молодая, а это татарин — Давлетка, он добрый, я ему нравлюсь, он меня жалеет…» Я не шевелилась, притворилась уснувшей, думала, думала, и меня озарило: «Так это любовь так ужасно выглядит! Так унизительно для женщины!»
Второй. Я в деревне. Каникулы. Лето. Август. Праздник Смоленской Божьей Матери. Во всех избах пьют, гуляют. Бабушка послала меня зачем-то на чердак. Я подошла к чердачному окошечку, открыла, чтобы полюбоваться сумерками, но стала свидетельницей гадкой сцены. В Шмотовом закоулке пьяный Андрей Волков толковал с пьяным же мужиком на тему, что такое есть жена: «Моя жена Полька — это моя вещь, что хочу, то с нею и сделаю, что прикажу, то и выполнит, а заартачится — изобью! Вот хочешь, сейчас докажу: позову и заставлю сделать самое стыдное для бабы… при тебе, на улице».