— Пройдемся.
Мы вышли к скверу у Дворца культуры.
Ян изменился, возмужал, ожил.
Продуваемая с четырех сторон площадь обнимала Дворец.
— Я понимаю, почему ты не звонишь. Я и сам...
— Из академии ушел? — спросил я.
— Ушли, — засмеялся Ян.
— Чем занимаешься — в своем профсоюзе?
— Какой он мой! — Ян с досадой поморщился. — Всех поляков! Ты еще этого не понял? А занимаюсь связями с общественностью. Из ваших звоню только пану Федору. Остальным — бесполезно.
Ян закурил. Спросил — с укором:
— Все про “ястребов” пишете?
— Дело не в “ястребах”. Вы хотите взять ответственность за страну, а куда ее подталкиваете?
— К нормальной жизни.
— Грозите всеобщей забастовкой, но это же гражданская война!
— Войны не будет.
— Не уверен.
— Поляки договорятся. Лишь бы вы не помешали.
Ян посмотрел на часы:
— Извини, мне пора.
— Гражине привет.
Он зашагал в сторону Шпитальной.
…В 1998-м я окажусь в Варшаве. Позвоню.
Трубку поднимет Рышард:
— Отца нет.
— А где он?
— Умер.
— Когда?
— В прошлом году.
— Он болел?
— Рак легких.
— Мама дома?
— В Опаленице, у бабушки…
Контактировать с вождями “Солидарности” нам по-прежнему запрещено.
За исключением Калюжного. Вожди “Солидарности” к Федору привыкли. Говорят: “Рудый с ТАССа”.
Главные свои посиделки они проводят в Гданьске. Там их альма-матер.
Соберутся и пугают власть.
Решают, объявлять всеобщую забастовку или не объявлять.
Естественно, за закрытыми дверями.
Журналисты — в ожидании — толпятся в холле.
Федя коротает время, беседуя с Джорджем.
Вдруг появляется Валенса. Подходит, спрашивает: ну как, панове, объявлять или повременить?
Джордж мнется. Федор говорит: “Я бы не стал”.
Валенса разворачивается, возвращается на заседание и объявляет:
— Коллеги! Я только что двух журналистов спрашивал насчет забастовки — американца и Рудого с ТАССа. Оба не советуют.
Заканчивается ноябрь.
В командировки в одиночку не ездим. Обычно — вчетвером. Олег, Петрович, Глеб и я.
Десантник шутит:
— Банда четырех.
В Катовицах — встреча с тамошним первым секретарем.
Много опереточной конспирации: долго куда-то едем, идем по коридорам, попадаем в комнату, не похожую на кабинет.
Член Политбюро, а выглядит…
Мрачен. Подавлен. Кажется, после вчерашнего.
— Куда вы, — спрашивает, — смотрите?
— А что делать? — интересуется Олег.
— Кран перекройте!
Я не понял.
Петрович объяснил, когда возвращались:
— Он имеет в виду нефтепровод “Дружба”.
Час от часу не легче.
Оккупационная забастовка слушателей Высшей школы пожарных. Хотят выйти из подчинения МВД. А пока — забаррикадировались.
Спецназ атакует здание с воздуха. Над крышей — вертолет.
Внизу — толпа. Кто-то кричит: “Убийцы!”
“Солидарность” намечает 17 декабря провести всеобщую забастовку. А заодно — референдум о смене власти.
Не пойму, как это совместить — забастовку и референдум.
4 декабря. Сенсация!
Радио передает запись… секретного заседания лидеров “Солидарности” в Радоме.
Многие удивляются не тому, что там было сказано, а тому, как “безпека” записала разговор. Значит, среди вождей кто-то стучит?
Валенса взволнован, речь сбивчива:
— Конфронтации не избежать... Я думал, мы еще продержимся, и тогда нашими станут и сейм, и рады. Но эта тактика уже неприемлема… Когда меняется строй, без ударов не обойтись.
В Варшаву слетелись очень специальные корреспонденты.
Такие же журналисты, как Папа Римский — атеист.