Все это наблюдает затаившийся младший из-за кустов метрах в пятнадцати от машины, разбирает он не все, только отдельные слова. Сердце его лихорадочно бьется, мешая вслушиваться. Сейчас он весь как струна, как та ночная июльская струна, готовая вот-вот лопнуть с пронзительным звоном. Вьются над ухом комары, жужжат, безнаказанно сосут кровь, а в вышине мерцают звезды и Млечный Путь растекается легкой туманной дымкой.
Нет, отвечает старший, они с братом (с братом!) приехали сюда к тетке на выходные, ни за кем они не следили, и вообще ничего плохого у них на уме не было. “Плохого?” — неожиданно ухмыляются парни в кожанках. Что он называет плохим?
Старшему хочется держаться мужественно и с достоинством, но голос у него дрожит, саднит потрескавшиеся и кровоточащие от скотча губы.
Ну да, они просто гуляли, просто гуляли…
Так и есть, гуляли…
Младший не чувствует ни комариных укусов, ни того, что по лицу текут слезы… Лучше бы ему быть сейчас рядом с братом, стоять припертым к гладкому прохладному боку машины, но он понимает, что только как тайный свидетель (из кустов) и может быть полезен. А слезы текут и текут, и он размазывает их по щекам, как маленький мальчик…
Кончается же все, слава Богу, быстро и вроде бы достаточно благополучно.
Старшего с миром отпускают на все четыре стороны, он медленно бредет в сторону поселка, опустив голову и глядя себе под ноги, словно о чем-то задумавшись. Июльская роскошная ночь со звездами в небе и тихим теплым ветерком ласково обвевает его горящее лицо, воспаленные от скотча, все еще кровоточащие губы — он свободен, свободен, а все, что было, не исключено, просто кошмарный сон, может, скоро он проснется и все окажется на своих местах, а душный багажник, связанные руки и мешок на голове — только морок, не более.
Он даже не удивляется, когда из кустов навстречу ему вдруг выдвигается младший.
— А, ты здесь, — произносит он вяло.
И они уже вместе возвращаются в дачный поселок, мимо леса, мимо светящихся мирно дачных окошек к домику тетушки, которая давно уже видит третий сон. А что, парни молодые, почему не погулять? Тем более в такую вот славную июльскую ночь, благоухающую жасмином, шиповником, травой и разными прочими природными запахами.
Младший молча искоса поглядывает на ушедшего в себя старшего, так и бредущего с опущенной головой, ему хватает такта не задавать вопросов. Да и без того все понятно: не к той даче занесло старшего, не там, где надо, проявил он свойственное юности безобидное любопытство.
Между тем иномарка, глухо урча мотором, как аллигатор, украдчивой тенью тоже ползет в обратном направлении. Она ползет по узкой неровной дачной улочке вслед братьям, один из которых только что лежал скрюченный в ее багажнике. Он был поглощен ею с потрохами, а потом изблеван, и вот теперь она возвращалась, вероятно, к тому самому месту, возле которого несла свою недружелюбную вахту.
Братья слышат ее урчанье, видят ее тень, они знают, что она тут, близко, они обоняют ее бензиновое дыханье, перебивающее аромат цветов и растений. Холодок пробегает по их нешироким, чуть сутулым школярским спинам: а вдруг снова по их душу?
Они стараются не ускорять шаг, не бежать, а впрочем, какой смысл?
Теперь уже все равно.
Целующая деревья
Ермолаева Ольга Юрьевна родилась в Новокузнецке, окончила режиссерско-театральное отделение Московского института культуры. Долгие годы плодотворно заведует отделом поэзии в журнале “Знамя”. Автор поэтических книг. Живет в Москве.
* *
*
Б. Р.
Барин, под самым солнцем, под облаком журавли
в чудовищном токе воздуха: как нить, как рваная сеть…
Рифейский гений с зашитым ртом в приисковой прибрел пыли,
манкируя бездной пространства — где Сетунь, а где Исеть?
Учебный они нарезают, прощальный за кругом круг: