Ему не очень хотелось распространяться на эту тему, Москва, как он полагал, была для местных чем-то вроде другого мира, запретного и недоступного.
— Тяжелый город, — тут же сказал Лебедев. — И как вы там только можете жить? Там же совершенно нечем дышать. И солнца нет. Вы коренной москвич?
— Нет. Я южанин. Перевели по работе.
— А вы бы отказались, — сказал Лебедев сочувственно.
— Да. Надо было отказаться. Но мне казалось, если я поменяю город, изменится жизнь.
— Изменилась?
— Нет.
— Там же звезд не видно, — сказал Лебедев обиженно. — А у нас тут звезды крупные, как яблоки. У меня на чердаке телескоп стоит, портативный. Хотите, покажу?
Звезды действительно высыпали на небо и были огромные, яркие, тяжелые какие-то.
— Нет, — сказал он. — Нет, не надо. Я мало увлекаюсь астрономией. Большую Медведицу знаю разве что. И такой… ромбик с ручкой, как бы зеркальце.
— Наверное, вы имеете в виду Орион, — сказал Лебедев.
— Да, — сказал он. — Наверное.
Сейчас Лебедев будет говорить про современную науку, подумал он. И про жизнь на других планетах. Они всегда говорят про жизнь на других планетах. И еще про летающие тарелки. И про Бермудский треугольник. Людям нужно чудо. Когда у них отобрали Бога, они придумали себе Бермудский треугольник. Неравноценная замена.
— Верите в инопланетян? — спросил он машинально.
— Верить можно в Бога, — сказал Лебедев. — А касательно инопланетян можно только предполагать. Впрочем, мне жаль, что астроном Шкловский изменил свое мнение.
— А он изменил?
Чай остыл, поверхность его покрылась синеватой, раскалывающейся на куски пленкой.
— Да. В своем труде “Вселенная, жизнь, разум” он полагал, что космос населен разумными существами. А потом признал, что его выкладки были ошибочны.
— Может, они его припугнули?
— Кто?
— Инопланетяне. Велели молчать.
— Не думаю, что такого человека можно запугать. Он же ученый. Впрочем, если от этого зависела жизнь его близких… — Лебедев задумался.
— Я пошутил, — сказал он неловко. — А сами вы как думаете?
— Я наблюдал разные объекты на небе, — сказал Лебедев. — Иногда весьма странные. Но вы понимаете, если в девятнадцатом веке мы могли бы почти с полной уверенностью сказать, что наблюдаем НЛО, то сейчас мы можем столкнуться с чем угодно: с погодным зондом, с обломками спутника, с отделившейся ракетной ступенью. Да и сам наблюдатель влияет на наблюдаемое. Видит то, что хочет видеть. В Средние века видели воздушные корабли.
Лебедев повернул руку и взглянул на часы “Победа”:
— Что-то Анна Васильевна задерживается…
Ему стало совсем тоскливо и неприятно, и он, чтобы отвлечься, торопливо сказал:
— Вы знаете, я в детстве думал, что луна растет и убывает за ночь.
Я даже отчетливо помню, как шел куда-то с родителями и видел в небе серпик, а потом, когда возвращался, — полную луну… Потом я думал, может, это было затмение луны и я видел просто разные его фазы, но, знаете, не похоже. У луны во время затмения такой специфический красноватый оттенок…
— Наверное, два воспоминания наложились одно на другое, — сказал Лебедев. — В детстве это бывает. В детстве вообще время течет очень странно, какими-то рывками, склеенными фрагментами… Ребенок наблюдает странные вещи, которые кажутся ему вполне естественными. Он видит чудесное, невозможное. И только взрослый понимает, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. И потому ничего особенного не видит. Вы, кстати, куда дальше собираетесь?
Он давно заметил: человек, говоря что-то не относящееся к делу, всегда начинает с “кстати”.
— Еще не решил, — сказал он.
— Ну и ладно. — Лебедев, поднял голову, к чему-то прислушиваясь. — У нас, куда ни пойдешь…
— Вы разрешите, я пойду спать? — спросил он.
— Я думал, вы Анну Васильевну дождетесь, — укоризненно сказал Лебедев. — Торту вместе поедим, еще чаю попьем.
— Нет. Я лучше спать.
Он подумал.
— Мне можно не стелить, — сказал он. — Я так посплю. Только дайте чем укрыться.
— Что вы, что вы, — забеспокоился Лебедев. — Я вам сейчас все выдам. И простыню, и подушку… Я просто думал дождаться…