— Нет, зачем же? — сказал он торопливо.
— Чаю попить, — пробормотал Лебедев, как заведенный, и ему захотелось встать и выйти. Можно же, в конце концов, переночевать в стогу. Он читал, что можно. Должны же где-то здесь быть эти самые стога. —
А, вот и Аня!
Хлопнула калитка. По дорожке, вспугивая стайку тех же бледных бабочек, шла немолодая женщина, кутаясь в пуховый вязаный платок.
Он напрягся так, что почувствовал, как резко заболели мышцы ног.
— У нас гость, Аня! — крикнул Лебедев, вытягивая тощую шею.
Женщина поднялась на крыльцо.
— Сидите-сидите, — сказала она ему и — уже обернувшись к Лебедеву: — Чай пили?
— Да, — сказал Лебедев. — А торт даже не открывали, тебя ждали. Инночка привезла. Инночка приехала, уже знаешь, да? Это ее знакомый.
— Очень приятно, — сказала Анна Васильевна.
У нее были черные волосы с проседью и золотая коронка, которую было видно, когда она улыбалась.
— Как кино? — спросил Лебедев неодобрительно.
— У комиссара Каттани наркомафия украла дочку, — сказала Анна Васильевна оживленно. — Паулу. Представляешь, какой ужас?
— Мафия в Италии всегда была очень сильна, — согласился Лебедев.
Он поднялся.
— Я все-таки пойду спать, — сказал он. — С вашего разрешения.
— Как же? — удивилась Анна Васильевна. — А чаю? С тортом? Я заварю свежего.
Она взяла его чашку и выплеснула недопитый чай вниз, на буйно разросшиеся бледные цветы с толстыми водянистыми стеблями.
— Нет, — сказал он. — Спасибо — не надо. Я пойду.
— Я постелю вам?
— Я сам, — торопливо сказал он.
В пристройке поворот массивного выключателя засветил голую лампочку на шнуре, свисающую с одной из балок. Здесь было сыровато, стоял какой-то растрескавшийся шкафчик, ваза с отбитым краем, на шкафчике тоже лежала стопка газет, только старых, пожелтевших. Маленькое окошко было затянуто поперек грязноватым тюлем, отсюда, из освещенной комнаты, казалось, что за окном глухая ночь.
Он лег на продавленный диван с продранной рыжей обивкой, но тут же вскочил: Анна Васильевна вошла со стопкой чистого белья в руках. Сверху лежало сложенное фланелевое одеяло.
— Спасибо, — повторил он. — Я сам постелю.
— Точно не хотите чаю с тортом? — спросила Анна Васильевна.
— Нет, — сказал он. — Я устал немножко. Извините.
— Правда, Инночка хорошая девочка? — спросила Анна Васильевна.
— Наверное, — сказал он. — Мы с ней мало знакомы. Просто случайно встретились в дороге.
— Ничего случайного не бывает, — строго сказала Анна Васильевна. — Ладно, отдыхайте. Если вам нужно в туалет, то он в том углу, рядом с забором.
— Спасибо, — сказал он и подумал, что, как только они погасят свет на веранде, он просто помочится с крыльца.
Она еще постояла с миг, словно ожидая, что он попросит о чем-то еще, но он молча стал стелить простыню. Она сказала: спокойной ночи — и вышла. Простыня была чуть влажной, здесь все было чуть влажным, как всегда в деревне или на даче, когда совсем рядом влажная земля и растения.
Он лег на диван, вытянувшись и закинув руки за голову. Свет он пока выключать не стал, хотя не был уверен, что так лучше; темнота сама по себе — укрытие.
Эта Инна разыграла его, подумал он. Наверняка. Он вспомнил, что был такой английский рассказ в учебнике Бонка, назывался “Открытое окно”, кажется, Лекока, такой их английский юморист. Там гость думал, что хозяйка дома помешалась с горя, когда ее муж и брат не вернулись с охоты два года назад, и все время говорила о них так, как будто они только что вышли, а потом увидел, что они идут через лужайку. Он, понятное дело, испугался до полусмерти, а это все придумала девочка, племянница.
С веранды доносились обрывки разговоров и звяканье посуды. Потом все стихло.
Он погасил свет, окно из глухого черного тут же стало светлым и прозрачным, а стены, наоборот, черными. На веранде свет тоже погас. Он натянул на себя одеяло и закрыл глаза.
Так он пролежал где-то с полчаса, потом встал, сунул ноги в расшнурованные кроссовки и вышел на двор. Яблони чернели листвой на фоне густо засеянного звездами неба. Он помочился с порога, застегнулся и огляделся. Дом Лебедевых глядел в сад слепыми, темными окнами.