Продавщица в синем сатиновом халате, сосредоточенно шевеля губами, рассматривала накладную.
— Не видите, товар принимаю, — сказала она тут же.
— Я подожду, — сказал он и вышел на крыльцо покурить.
Мимо проехала на велосипеде одетая по-городскому девочка-подросток. На ногах у нее были босоножки на платформе. Прошла женщина с бидоном, потом еще одна — с ведром падалицы. В сельпо никто из них не зашел.
У Лебедева тоже есть велосипед, подумал он. Велосипед складной надо было взять с собой, что ли.
Мужик занес ящик в сельпо и вернулся за следующим. Наконец, уазик, фыркнув, откатился в сторону, а грузчик присел на пустой ящик перед дверью сельпо и стал разминать “Приму”. Он вернулся в магазин; продавщица задумчиво стояла перед полупустыми полками.
— У вас консервы какие-нибудь есть?
— Частик в томате, — сказала продавщица, глядя на него наглыми глазами.
— А тушенка?
— Тушенки нет.
— А что вы, извините, только что принимали?
— А вы кто, ОБХСС? Товар еще распаковать надо. После обеда буду торговать.
Она вышла из-за прилавка и, подойдя к двери, пронзительно крикнула:
— Миша, скажи Федоровне, тушенку привезли минскую. После обеда буду торговать. И Катьке скажи.
— Тогда частик, — сказал он покорно. — Три банки. Послушайте, может, еще что-то есть?
— Печенье хотите? — спросила продавщица.
— Да, две пачки.
— Только развесное.
— Ну, тогда триста граммов. — Он покорился судьбе, наблюдая, как продавщица взвешивает на зеленых весах поломанное печенье, насыпая его большим совком на толстую серую бумагу. — Да, и воду дайте. Минералку.
Продукты он затолкал в рюкзак, а минералку — в наружный карман и вновь сунул руки в лямки. Рюкзак стал заметно тяжелее.
Он вышел из сельпо и пошел к речке, потом — по мосту из двух бетонных плит. Под мостом шумела, уходя в тень, вода глухого буро-зеленого цвета. В воде плыли по течению, не сходя с места, длинные темные водоросли. Ярко-голубая тоненькая стрекоза зависла над водой, резко рванулась вбок, остановилась. Инна, наверное, знает, как она называется, подумал он.
Пресловутая деревенская вежливость — миф, думал он, к чужакам местные были стихийно равнодушны, так могла быть равнодушной вода или растительность.
От речки ощутимо тянуло свежестью.
Сойдя с моста, он выбрал крохотную песчаную отмель, из которой торчали присыпанные песком обломки двустворчатых раковин; у раковин была коричневато-зеленая, цвета воды, пронизанной солнечными лучами, наружная поверхность и перламутровая выстилка нежного небесного цвета. Маленькие вещи окружающего мира вызывали умиленное восхищение, которое было не с кем разделить, и оттого тоже маленькое, почти незначительное. Он разделся, сложил одежду горкой на рюкзаке и зашел в воду, неожиданно теплую; между пальцами ног тут же проступил ил, и вода замутилась. Он прошел дальше, нырять здесь было просто некуда, но в середине русла он присел и погрузился с головой, глаза он держал открытыми и видел, как над ним дрожало и переливалось бархатистое водяное небо.
Выйдя из воды, он натянул футболку, а джинсы не стал надевать, чтобы обсохнуть, и его тут же укусил слепень. Пришлось надеть и джинсы, они неприятно липли к мокрому телу.
Лес приближался, хотя и медленнее, чем он надеялся, он шел по тропинке через луговину, обходя высохшие коровьи лепешки.
Не надо печалиться-а-а,
Вся жизнь впереди…
Клейкая песня шла с ним в ногу, он помотал головой, чтобы от нее отвязаться. Вот рутина, подумал он, это по-своему хорошо, проклятое беличье колесо, какие-то немедленные дела, какие-то неотложные обязательства; домой приходишь опустошенный, и единственная проблема — чем занять выходные. Нет времени подумать. А тут, в сущности, все как до начала времен, наверное, все это и устроено для того, чтобы у человека было время подумать.
— А и хрен вам! — сказал он громко.
Синее, зеленое пространство тут же поглотило звуки.
В лесу на него набросились комары, и он вспомнил, что забыл спросить в сельпо репеллент. Комары стояли плотной стаей между красноватыми стволами сосен в теневом промежутке между солнечными лучами, падающими уже почти отвесно. Комары были злые и голодные, он закурил сигарету, чтобы отпугнуть их. А вообще лес оказался нестрашным, светлым, с земляникой и черникой, с сухой подстилкой из отпавших сосновых иголок. У пня, поросшего мхом с неопределенной стороны света, желтыми каплями светилось семейство лисичек.