Почитаем же эти стихи. Похоже, что когда Введенский писал для детей, он забывал, что он заумник и обэриут, и становился — кем? — да просто поэтом, ребенком, лириком. Эти черты подметила хорошо знавшая и любившая его детскую поэзию Лидия Чуковская (они работали вместе в 1920 — 1930-е годы в той самой знаменитой ленинградской редакции) — и нынешний «ДЕТГИЗ» в конце книги, в биографической справке, уважительно приводит ее слова: «А. Введенский, — писала Лидия Чуковская, — рожденный, природный лирик… Чистый и удивительно легкий стих А. Введенского вводит ребенка не только в мир родной природы, но и в мир русского классического стиха — словно в приготовительный класс перед веснами, звездами, ритмами Тютчева, Баратынского, Пушкина».
Действительно, когда читаешь Введенского, думаешь прежде всего «о прекрасной ясности» [2] его стиха, — мало кто в нашей детской поэзии 30-х годов сумел создать такой стихотворный мир, который охватывает душевную жизнь ребенка полностью и целиком, со всеми ее повседневными подробностями, восторгами, опасениями, мечтами, любопытством.
Откроем, например, стихотворение «Щенок и котенок» — ведь это целая поэма или повесть в стихах, а главное событие, фабула этого маленького романа вот какая: котенка и щенка привезли на дачу. И только! Но это событие столь значительно, столь огромно для их маленького владельца, что невозможно, просто не получится пропустить в рассказе об этом ни малейших деталей: ни того, как поначалу «щенок и котенок в картонке скучали, щенок и котенок дрожали в тревоге, щенок и котенок устали в дороге» (обратим внимание, как троекратно повторенное «щенок и котенок» передает монотонный ритм движения поезда), ни того, как, уже освоившись на новом месте, однажды среди земляники они встретили пса и «пес кривоногий, с коротким хвостом стоял у дороги в лесу под кустом», ни того, как щенок и котенок, сидя у реки, наблюдают, как медленно выходит из леса пастух, трубя в свой пастушеский рожок, а главное — того, как… ну, в общем, читайте стихотворение. Так исподволь растет душа ребенка: он учится наблюдать, научается сочувствовать, сопереживать, сострадать, то есть делать самую важную — душевную — работу.
Чтение простое и в то же время непривычное — как будто из городского сумасшедшего ритма попадаешь в благодатную замедленность отпуска.
Никакого минимализма, торопливости, никаких поэтических спецэффектов — здесь повествование может себе позволить роскошь быть долгим и счастливым, каким бывает лето только в детстве.
Как ни удивительно, по своей лирической интонации эти стихи скорее близки не к авангарду, а к поэтам-традиционалистам — например, Льву Квитко, Владимиру Лившицу, может быть — к Багрицкому. Обэриут и абсурдист во взрослых стихах, Введенский редко впускает в свои детские стихи абсурд, оставляя эту прерогативу своим поэтическим собратьям. Но не надо думать, будто его стихи были отделены от их поисков и находок непроходимой поэтической пропастью.
Строжайше воспрещается
По улице проход:
На днях предполагается
Чинить водопровод.
Кто это написал — Введенский или Маршак?
А вот это:
Грозен, важен и надут
Возвышается верблюд, —
разве не напоминает пародийно-иронические строки Олейникова:
Весел, ласков и красив,
Зайчик шел в кооператив?
А четверостишие:
Этой зимою
Я был в квартире
В доме под номером
Тридцать четыре —
как будто отсылает к хармсовско-маршаковским «Веселым чижам». Помните:
Жили в квартире
Сорок четыре…
А вот еще, смотрите:
Тяжела, сыта, здорова,
Спит Корова на лугу.
..........................
Спит Корова, Муха спит,
Над землей луна висит.