“Толстой мог любыми литературными приемами пользоваться — вплоть до постмодернистских, там где они были уместны. Его поздние народные рассказы вроде „Чем люди живы” написаны без всяких литературных изысков предельно простым языком, короткими рублеными предложениями. Но так потом писал Хемингуэй”.
“Еще мне кажется, он [Лев Толстой] был лишен такого чувства, как нежность. Самых любимых дочерей — Марию, Александру — никогда не целовал. Маша, единственная из семьи, могла подойти и погладить отца по тыльной стороне ладони, и это была высшая ласка. Может быть, нежность не развилась в нем из-за ранней смерти матери. А я — нежный человек, дорожу мягкими отношениями, не признаю резкости, истеричности. Хотя азартен, способен иногда даже на ярость, но в соревновательной жизни, в споре, в спорте. В обычной — мне важны покой, неспешность, гармония”.
Мартын Ганин. “Дозоры” как шпионская сага. — “ Colta.ru ”, 2012, 12 сентября < http://www.colta.ru >.
“Предположение о косвенной связи „Дозоров” с сериалом [“ТАСС уполномочен заявить”] по Юлиану Семенову, конечно, целиком и полностью спекулятивное, однако тот факт, что отношения Светлых и Темных строятся как отношения соперничающих разведок, представляется довольно очевидным. И те и другие не любят друг друга — но могут при случае и поужинать вместе в ресторане. Те и другие находятся в состоянии войны, сопровождающейся иногда и человеческими потерями, — однако в общем не питают друг к другу настоящей ненависти, скорее „рабочие” эмоции. Те и другие могут объединяться в борьбе против врага, угрожающего обеим сторонам, как это иногда происходит, например, в бондиане”.
“Вообще интерпретация взаимоотношений разведок как метафоры противостояния сил Добра и Зла (или шире — любых противоборствующих начал), разумеется, происходит не из советской традиции шпионских романов, а из западной. Следы ее можно найти повсюду — и у Джона Ле Карре, и у Томаса Пинчона, однако, видимо, яснее всего она артикулирована в романе Энтони Берджесса „Трепет намерения”, впервые опубликованном по-русски в самом начале 90-х и представляющем собой скорее не шпионский роман per se , а текст, деконструирующий традицию таких романов. Одним из эпиграфов к тексту Берджесс выбирает цитату из У. Х. Одена: „День и ночь — и нам вольно / Делать выбор, но равно / Что бело и что черно””.
“Таким образом, в основе своей „Дозоры” представляют собой шпионскую сагу, закамуфлированную под философскую фантастику о манихейской борьбе противоположных начал, — перед нами вывернутая наизнанку схема западных шпионских романов времен поздней холодной войны”.
Александр Генис. Если мы хотим понять другой язык, народ, его идеал и культуру, то должны прочесть чужих поэтов, ибо поэзия — от Гомера до “Битлз” — спецхран сгущенной словесной материи. — “Новая газета”, 2012, № 110, 28 сентября < http://www.novayagazeta.ru >.
“„Поэзия, — отрезал Фрост, — все, что утрачено в переводе”. Отсюда следует, что лишь пытаясь перевести стихотворение, мы понимаем, что, собственно, делает его непереводимым. Впервые я задумался об этом благодаря Пушкину, которому за границей приходится тяжелее всех русских гениев. В Америке его знают понаслышке, в основном — по операм. Став для иностранца автором образов и сюжетов, Пушкин два века сопротивляется переводу. Когда я услышал „Онегина” на английском, мне показалось, что декламатор перепутал тексты. Пушкинские стихи звучали как пушкинские же письма: легкая, элегантная, остроумная проза. И это значит, что самый усердный перевод не способен, в чем всех убедил Набоков, передать на чужом языке ту недоступную толкованию простоту, за которую Пушкина боготворят русские. Для нас Пушкин упразднял границу, выделявшую Россию, но чужеземцу он (по обидному выражению, встречающемуся у того же Набокова) казался „русским шампанским””.
“Сам я по гроб обязан Пастернаку за Верлена и Рильке, Эренбургу — за Вийона, Вере Марковой — за хокку, которые в моей беспутной юности шли даже под бобруйский портвейн, и всем сразу — за старых китайцев, древних греков и вечных римлян. С американскими стихами сложнее. Научившись сравнивать, я обнаружил, что перевод автоматически повышает их градус. На выходе получается больше, чем на входе, — громче, выше и дальше от оригинала”.