К счастью, опытный составитель библиографии сумел найти важное зерно этой беседы: “Много интересного о Н. И. Харджиеве”. Вот это и была цель моего участия в беседе. Я считала своим долгом оставить сведения о зарождении и развитии ссоры первого редактора посмертного издания стихотворений Осипа Мандельштама с его вдовой, Надеждой Мандельштам, — ссоры, разросшейся с годами в кровавую распрю.
Достаточно посмотреть на яростные записи Надежды Мандельштам, опубликованные в журнале “Philologica”, 1997, № 8 — 10. Беспардонные ругательные отзывы о ею же выбранном поначалу редакторе сочинений погибшего мужа венчают и без того резкие выпады против Харджиева в известных книгах вдовы поэта.
Что касается злополучной пятнадцатилетней истории подготовки первого советского издания Осипа Мандельштама, то я считаю необходимым представить на суд читателя известные мне факты, поместив их в каком-нибудь другом печатном органе.
Эмма ГЕРШТЕЙН.
ПОЛКА СЕРГЕЯ КОСТЫРКО
ПОЛКА СЕРГЕЯ КОСТЫРКО
+7
Владимир Салимон. Бегущие от грозы. М., “Золотой век”, 1999, 255 стр.
Самая толстая книга Салимона. И не избранное за годы, а три новых книги под одной обложкой, написанные с марта 1998-го по август 1999 года (“Веселые плясуны”, “Предместья рая”, “Грозовая туча”). Стихи про природу, про погоду, про Россию, луну, чеченцев и албанцев, парикмахерш, про свечу и керосин, яблоки, войну 1812 года — попробуй сказать, про что пишут стихи, стихи — это просто такая (самая прекрасная, на мой взгляд) форма проживания человеком своей жизни.
... Сюжет, связанный с почти ритуальными уже для нашего (начинавшего в конце 70-х) поколения стенаниями: “Нам легкости недостает, / умения бить птицу влет. / Желания играть в слова — / мальчишества и озорства”. Окружающий пейзаж — соответствует. “Ненастье. Морок. Сырость. Грязь”, “По склонам кое-где / деревни, села, / а то — пустынно, голо / повсюду и везде” — пейзаж как будто смакует свою недопроявленность, а когда появляется в нем открытый цвет, то он странен уже этим: “Цвет нарочит. / Аляповаты очертанья. / Такой закат весьма хорош / на Черноморском побережье, / не по нему — углы медвежьи, / где валят лес и сеют рожь”. Но удивительно: в этой перекошенной жизни и судьбе обнаруживается — страшно вымолвить — внутренняя гармония, и не вопреки, а благодаря. Поверх стихотворных стенаний, точнее, в интонациях их, выхлестывает, и весьма ощутимо (и выстраивает в книге свой сюжет), избыток радости и силы от самого процесса проживания этой “несуразной” жизни: “Просторы наши / обыкновенно просят каши. / Канючат по обыкновению. / Когда же нашему терпению / конец придет?/ Но хлещет дождь с утра до ночи напролет. / Он понемногу / размыл дорогу. / С тех пор единственная связь / с большой землей оборвалась”. Оно, конечно, плохо, что “канючат” и связь с “большой землей оборвалась”. Но почему-то возникает подозрение, что и для автора, и для нас жизнь, явленная в размытой дороге, в дожде, который “с утра до ночи напролет”, сокровенней, радостней, нужней, чем связь с “большой землей”.
Лариса Кобринская. Риска. Стихотворения. Хьюстон, “Ноев ковчег”, 1999, 129 стр.
Редкая и радостная ситуация — открыть в своем поколении незнакомого тебе Поэта; не так их много. Вышла первая книга поэта, хронологические пометки под стихами которого начинаются 1965 годом. Книга избранного. Вначале разбег: стихи 60-х, где сквозь “общепоэтический” язык тех лет только прорезается звучание будущего голоса. Там много неплохих стихов, им не особенно даже мешает поэтическое заговаривание автором судьбы, своеобразная психотерапия. А с чего, собственно, еще и начинается поэзия? Но — только начинается. Разбег, к счастью, недолог — Кобринская освобождается “от себя”, сначала де-факто — в стихах 70-х годов, а потом и вполне отрефлектированно (стихи 1981 года “Хотите плакать?”). И еще: “Не плачь, дитя, любимый — лишь соблазн, / иллюзия. Любовь твоя бессмертна. / И ты на этом поприще бессменна”, — это стихи не только о любви. Названное здесь надо принять как благо, как дар и больше на него не оглядываться, есть более насущные собеседники...